Валентин Костылев - Жрецы (Человек и боги - 2)

К Петру подскочил ординарец, стащил с него шинель.

- Получена о тебе промемория... Радуюсь и веселюсь, встречая столь знатную особу.

Петр промолчал. Между тем Друцкой, вводя его в просторную палату, наполненную множеством гостей, нараспев провозгласил:

- Прилетела вольна пташечка

Из-за моря, моря синего!

Петр Филиппович прозывается,

Сын Рыхловского!

Говорит, а сам приседает в такт с бедовою улыбкою. Затем, указав на Петра с нарочитою церемонией, он поклонился гостям, сделав изысканный поклон, и сказал:

- Итак, приемлю смелость, мои господа, покорнейше просить вас любить и жаловать сего дорогого гостя, прибывшего к нам из великолепной столицы с берегов Невы для учинения многих преславных баталий... Понеже сие государево веление, предоставим ему лучший рацион за нашей трапезой и наиболее парадное место за столом нашим.

Все поочередно подошли к Петру и низко ему поклонились со словами: "Добро пожаловать!"

- По сему случаю произнесем же хвалу всему воинству ее императорского величества. Отец Кондратий!..

Все наполнили свои чарки. Петр увидел поднявшегося из-за стола длинного белобрысого попа, сонного, будто он только что проснулся. Мутными глазами он обвел присутствующих и уныло, однообразно забасил:

- Царь Давид вопрошал единожды - доколе грешницы восхвалятся - и затем духом пророческим рассудил: по лукавствию их погубит господь бог...

Все поочереди тоже поднялись со своих мест, держа в руке чарку.

- ...бог карает людей... - тянул поп, - кои, будучи сильными, непобедимыми, хвалятся в упоении собой...

Все переглянулись. Друцкой надулся, слушая попа, и вдруг сказал грубо:

- Благодарствую, отец Кондратий! Не тем сподобил еси нас! Слушайте же, господа! Восхотим счастливого царствования и здравия всепресветлейшей державнейшей государыне нашей и самодержице всея России Елизавете Петровне на многие времена! И пожелаем доблестной непобедимости российскому воинству в ратных подвигах во славу отечества во вся часы и минуты... Искреннейше и всеподданнейше изопьем сию чарку за всеобщее отечества благоденствие - до дна!

Отец Кондратий был так смущен своей отставкой, что не успел даже наполнить себе чарку, а посему и пригубил ее пустую.

Петр вспомнил при взгляде на всю эту пеструю компанию прочитанные им недавно стихи одного пииты:

Развратных молодцов испорченный здесь век.

Кто хочет защищать его - тот скот, не человек.

Он стал разглядывать сидевших за столом людей. Вот плешивый, воплощение подобострастия приказный, сидящий напротив. Рядом с ним два попа - две унылые бородатые тихони, уставившиеся бессмысленными взглядами в чашу с капустой. Попы были очень схожи между собой: оба нечесаные, красноносые и неопрятно одетые. Трое каких-то посадских все время заглядывали в рот губернатору, стоило ему начать говорить. Они краснели, отдувались, беспокойно ерзая на скамье. Плечо к плечу с губернатором начальник тюрьмы, синий, жилистый человек с надменным взглядом и с невероятно оттопыренными губами. Его лицо под взъерошенным париком весьма походило на морду ежа, выглядывающую из-под шапки колючек.

Губернатор познакомил Петра с двумя полковыми командирами. Один Олонецкого, другой - Владимирского драгунских полков.

- Вот ваше начальство! - указал Друцкой на командира Олонецкого полка - полного румяного старика, встретившего Петра довольно-таки неприязненным взглядом.

- Отрадно видеть таких воинов в своих эскадронах... Прошу любить и жаловать... - проговорил он сухо, своим притворством напомнив Петру старичка в желтом камзоле (из Сыскного приказа).

- Россия оружием своим, отличною храбростью, неустрашимостью и мужеством сынов своих приобрела всеобщее уважение и славу, - сказал Друцкой. - Посмотрите на оного офицера! Нельзя не видеть, до какой высшей степени совершенства доведены войска и весь состав военной службы у нас.

Седой полковник оглядел Петра с ног до головы прищуренными глазами, с усмешкой на губах.

- Благоволите заутра явиться в полк для надлежащей репортации! сказал он.

Друцкой, подав полковнику бокал, рассмеялся:

- Вознаградим урон потерянных минут.

И налил всем близ сидящим гостям также по чарке вина, в том числе и Рыхловскому.

Остальные, увидев это, поспешно налили себе вина сами. Оживились и священнослужители. Отец Кондратий рукавом зацепил кувшин и едва не свалил его. Когда соседи ахнули от испуга, он всей тяжестью повалился на скамью.