Валентин Костылев - Жрецы (Человек и боги - 2)

- Чам-Пас, гляди, бери! Назаром-Пас, гляди, бери!

Он кричал долго и до хрипоты, перечислял всех богов и богинь. Ему вторили разноголосо, дико, всхлипывая, завывая, все собравшиеся терюхане. В лесу загремело дикое, тоскливое эхо.

И вдруг, в тот самый момент, когда прявт Тамодей подошел к возате, подняв руки кверху, и что-то быстро и тихо заговорил, - священная роща потряслась от ружейного залпа.

Только Тамодей и жрец Пиюков остались на месте, не шелохнувшись. Все терюхане упали ниц на землю. Им показалось, что это заговорило само божество. Наконец-то дал о себе знать великий бог богов, грозный Чам-Пас!

Но когда они подняли головы, то увидели в паутине обступавшего священную рощу ольшаника несколько человек полицейских и солдат, а с ними вместе - попа Ивана Макеева, который с крестом в руке смело шел по направлению к священному дубу. Несколько позади его терюхане увидели пристава Семена Захарова. У него в руке был пистолет.

Подойдя к священному дереву, поп громко сказал, обращаясь к мордве:

- Безумные! Что вы делаете? Разве не знаете, что идол в мире - ничто, и нет иного бога, кроме единого?! Зачем проливаете кровь невинного животного?.. Заклинаю вас господом нашим Иисусом Христом - разойдитесь сейчас же по домам и будьте рабами, бодрствующими во славу возлюбленной нашей матушки-царицы, неустанно пекущейся о благе своих народов. Не омрачаете ли вы ее ланиты материнскими слезами скорби, егда служите своим идолам, язычники?!

Поп Иван хотел опереться рукой на священное дерево, но Тамодей бросился к нему и отвел его в сторону.

- Мы не звали тебя, и не погань нашего священного дуба, а говорить нам, что тебе приказано, можешь и не здесь, а у себя в церкви и в деревне, и где хочешь, а здесь не мешай нам молиться... Мы не хотим видеть вас здесь. Уходите! Не оскверняйте нашей керемети!

К Тамодею подскочил пристав, держа в руке пистолет. Треуголка на нем съехала набок, лицо было злое. С пеной у рта крикнул он, показывая на толпу:

- Веди их отсюда, убью!

Тамодей подошел вплотную к приставу и, усмехнувшись, кивнул в сторону попа:

- Он жалеет кровь барана, а ты не жалеешь убить человека?! Ваш бог допустит это? Ответь нам, слуга Христа. И зачем вы привели солдат? Нуждается ли бог в них? Наши жрецы не ходят с ружьями и мечами, наши боги довольствуются кровью барана...

Отец Иван провозгласил, смутившись:

- Явились бо мы во всеоружии, дабы противостоять на случай злой, и, преодолевши нападение, устоять...

В этот момент толпа заволновалась, послышались крики, шум, полетели камни, палки по направлению к приставу. Солдаты стояли поодаль, с ружьями наперевес.

Не успел поп Иван еще всего и сказать, подбирая слова в свое оправдание, как пристав дал знак солдатам и снова прогрохотал ружейный залп.

Толпа мордвы подалась на дорогу.

- По домам! По домам!.. - кричал пристав, спихнув с возвышения Сустата Пиюкова и вскочив на его место... Женщины подняли визг, загудели мужчины. В великом смятении мордва бросилась из леса.

Поп Макеев стал рядом с приставом, благословляя крестом беспорядочно бежавшую от священной рощи мордву.

Тамодей тоже отступал. Взлохмаченный, высокий, он сжал трясущиеся руки в кулаки и громко, с ожесточением проклинал пристава и попа, призывая на их головы Шайтана и всех злых духов, чтобы они поглотили царских слуг, истребили бы их.

Возатя Пиюков, молчаливый, хмурый, твердой поступью пошел за толпой.

Турустан спрятался в кустах, следя за приставом, который поднял с земли отрубленную голову барана и, держа ее в руках, разразился матерной руганью.

- Зря мы пули загубили... Зря я послушал тебя, батька! Не следовало бы нам палить вверх, по воронам, - надо бы в них... - И он с досадою отбросил баранью голову в сторону.

Поп Иван озабоченно стал снимать яичницы с деревьев и совать себе в карман. Солдаты набросились на вареное мясо... Мясо, еще наполовину сырое, они терзали зубами, рвали друг у друга жертвенные припасы, огрызаясь, матершинничая.

Священная роща окутывалась вечерним сумраком... Около дуба догорала большая толстая свеча, вделанная в глиняный сосуд...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Погрузилось в осенний мрак село; утонули в черном бархате ночи терюханские поля; стала невидимой священная роща - кереметь, а наверху, над деревьями, высыпали холодные звезды, на которые с грустью взирал Несмеянка Кривов, сидя на скамье около своей избы.

Он тоже был на молянах в толпе богомольцев и слышал их разъяренные крики и проклятья и теперь думал: "Оное к лучшему!" Он забыл о своих богах, не помнил и христианского бога, хотя и принял крещение в Казани. В голове Несмеянки все смешалось. Ясно было одно. Велика сила народов, когда они, скопом, добиваются, чего захотят. Недаром был он свидетелем того, как на Дону, не убоявшись чудовищных казней и страшной военной силы Бирона и Миниха, поднялись против дворян и попов донские казаки-раскольники. Под предводительством "богомудрого атамана" Некрасова железной лавиной двинулись на господ-немцев сорок тысяч человек "самых домохозяев".