Вадим Кожинов - Пророк в своем Отечестве (Ф И Тютчев и история России)

Тютчев оказался не прав только в одном - в утверждении, что "не осталось и следов". Достаточно вспомнить о явившихся через десятилетие на общественную арену Герцене и Огареве, чтобы убедиться в неуничтожимости этих следов...

Но сразу же следует сказать, что Герцен, вдохновлявшийся героическим примером декабристов, продолжал их дело уже на совсем другом уровне, - на уровне гораздо более высокой культуры мысли и с гораздо более глубоким историческим сознанием. И в этом отношении он, как и его сверстник Станкевич, опирался на духовное творчество любомудров.

В 1832 году двадцатилетний Герцен рекомендует своему другу (рано умершему) Николаю Астракову диссертацию любомудра Максимовича "О системах растительного царства" (1827), советуя "прочесть это изящнейшее творение по сей части мира, философское направление и высокое понятие о науке - и науках естественных".

В 1835 году Герцен пишет Николаю Кетчеру о вышедшем тогда в свет произведении Владимира Одоевского: "Читал ли ты в "Московском наблюдателе" статью "Себастиан Бах"? Что за прелесть. Она сильно подействовала на меня".

Как уже говорилось, на рубеже 1830-1840-х годов несколько выдающихся любомудров стали основоположниками славянофильства. Герцен в течение сороковых годов все более решительно борется с славянофильскими концепциями. Но он не изменяет своей самой высокой оценки деятельности любомудров в предславянофильский период. Так, 21 декабря 1843 года, когда борьба "двух станов" (по герценовскому определению) уже разгорелась вовсю, он записывает в дневнике: "На днях пробежал я 1 ? "Европейца" (журнал, который в 1832 году издавал Иван Киреевский. - В.К.). Статьи Ив. Киреевского удивительны; они предупредили современное направление в самой Европе, - какая здоровая, сильная голова, какой талант, слог...". Стоит заметить, что характеристика - "предупредили современное направление в самой Европе" - была для того времени в устах Герцена высочайшей, ни с чем не сравнимой похвалой (лишь много позднее он стал относиться к европейской мысли значительно более критически), и что очень трудно назвать какие-либо другие явления тогдашней русской культуры, о которых Герцен мог бы сказать нечто подобное.

Непримиримо споря с бывшими любомудрами, Герцен не переставал ценить их глубоко разработанную философскую культуру. 21 декабря 1842 года он записал: "Вчера продолжительный спор у меня с Хомяковым о современной философии. Удивительный дар, быстрота соображения, память чрезвычайная, объем пониманья широк, верен себе... Необыкновенная способность. Я рад был этому спору, я мог некоторым образом изведать силы свои, с таким бойцом помериться стоит всякого ученья... Консеквентность (последовательность. В.К.) его во многом выше формалистов гегельянских... Опровергая Гегеля, Хомяков не держится в всеобщих замечаниях, в результатах, - нет... он идет в самую глубь, в самое сердце, то есть в развитие логической идеи..."

Оценки Герцена поистине более чем беспристрастны, - ведь речь идет о заведомых его противниках. При всей остроте полемики он не может не воскликнуть (1843 год): "Что за прекрасная, сильная личность Ивана Киреевского!"

Значительно позднее, в 1861 году, Герцен писал об уже покойных братьях Киреевских и Хомякове: "...Закрывая глаза, они могли сказать себе с полным сознанием, что они сделали то, что хотели сделать... Они остановили увлеченное общественное мнение и заставили призадуматься всех серьезных людей.

С них начинается перелом русской мысли. И когда мы это говорим, кажется, нас нельзя заподозрить в пристрастии".

Еще позднее, в 1867 году, Герцен написал: "Середь ночи, следовавшей за 14 декабрем... первые, закричавшие "земля", были московские славянофилы".

Собственно, тогда они не были еще славянофилами, - Герцен называет их так по сути дела "задним числом". Еще в 1826 году Дмитрий Веневитинов как бы сформулировал цель своего поколения: "Философия и применение оной ко всем эпохам наук и искусств - вот предметы, заслуживающие особенное наше внимание, предметы, тем более необходимые для России, что она еще нуждается в твердом основании изящных наук и найдет сие основание, сей залог своей самобытности и, следственно, своей нравственной свободы... в одной философии, которая заставит ее развить свои силы и образовать систему мышления".

То, что стремились создать - и во многом действительно создали любомудры, только в самом общем смысле может быть названо "философией". Дело шло о сотворении национального и личностного самосознания - притом не об его, так сказать, предметном и дифференцированном содержании, но и о целостном организме, о живой реальности самосознания.