Вадим Кожинов - Пророк в своем Отечестве (Ф И Тютчев и история России)

Говоря постоянно по-французски, Тютчев действительно сохранял для себя русскую речь во всей свежести, простоте и чистосердечности, почему и бессмысленно усматривать в его "двуязычии" некий недостаток...

Но вернемся к петербургским успехам Тютчева. Уже в самом начале его слово приобрело ту высшую авторитетность, которая впоследствии принесла свои весомые плоды. Помимо того, Тютчев очень быстро восстановил и свое официальное, служебное положение.

Есть все основания утверждать, что решающую роль в этом сыграли его описанные выше усилия, которые можно бы определить выражением "операция Бенкендорф". Сумев убедить начальника Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии в первостепенной важности своей внешнеполитической программы, Тютчев тем самым через голову Нессельроде заручился благоволением царя.

Легче всего "осудить" поэта за его, так сказать, сотрудничество с Бенкендорфом. Но, во-первых, у него не было иного выхода, - никто, кроме шефа Третьего отделения, не мог бы нейтрализовать власть Нессельроде, который полностью отстранил Тютчева от дипломатии.

Нелишне будет напомнить, что сам Пушкин не раз прибегал к своего рода "помощи" Бенкендорфа. Так, в 1830 году, после появления в булгаринской газете "Северная пчела" издевательских статеек о нем, Пушкин писал Бенкендорфу: "Если вы завтра не будете больше министром, послезавтра меня упрячут. Г-н Булгарин, утверждающий, что он пользуется некоторым влиянием на вас, превратился в одного из моих самых яростных врагов... После той гнусной статьи, которую напечатал он обо мне, я считаю его способным на все. Я не могу не предупредить вас о моих отношениях с этим человеком, так как он может причинить мне бесконечно много зла".

Бенкендорф не мог не довести до сведения царя это обращение Пушкина. И когда в "Северной пчеле" появился новый резкий выпад против поэта, Николай I написал Бенкендорфу: "В сегодняшнем номере "Пчелы" находится опять несправедливейшая и пошлейшая статья, направленная против Пушкина. Статья, наверное, будет продолжена. Поэтому предлагаю вам призвать Булгарина и запретить ему отныне печатать какие бы то ни было критики на литературные произведения, и, если можно, то и закрыть газету". Вполне естественно, что с тех пор Булгарин более не задевал Пушкина в печати.

Пушкин стремился "использовать" Бенкендорфа и в борьбе против гораздо более сильного своего врага - министра просвещения Уварова. Готовясь в 1835 году издавать газету (замысел в конце концов вылился в журнал "Современник"), Пушкин писал Бенкендорфу: "Я имел несчастье навлечь на себя неприязнь г. министра народного просвещения, так же, как князя Дондукова... Оба уже дали мне ее почувствовать довольно неприятным образом. Вступая на поприще, где я буду вполне от них зависеть, я пропаду без вашего непосредственного покровительства".

Разумеется, в такой "опоре" Пушкина на власть Бенкендорфа нет ровно ничего "предосудительного"; полным "оправданием" поэта могут послужить хотя бы изданные им тома "Современника". Уваров, если бы мог, не допустил бы этого; он открыто заявлял, что "Пушкин не сможет издавать хороший журнал".

Нельзя не видеть, что Тютчев, как и Пушкин, опирался на власть Беикендорфа в борьбе вовсе не только за свои собственные интересы, но и за интересы России.

Об "операции Бенкендорф" уже было подробно рассказано. Стоит добавить только, что 14 августа 1843 года, всего за три недели до своей встречи с начальником Третьего отделения, Тютчев писал жене из Петербурга: "Жить здесь, в ожидании чего-то, угодного судьбе, было бы так же бессмысленно, как серьезно рассчитывать на выигрыш в лотерее. Притом у меня нет ни средств, ни, главное, охоты увековечиваться здесь в ожидании этого чуда. Итак, я решил не извлекать из моего путешествия в Петербург иной выгоды, кроме попытки упорядочить мою отставку..." Встреча с Бенкендорфом самым решительным образом изменила положение Тютчева.

Несмотря на то, что начальник Третьего отделения умер сразу же после окончательного возвращения Тютчева в Россию, в сентябре 1844 года, результаты "операции" были поистине впечатляющими. Царь явно целиком доверился рекомендациям Бенкендорфа, и сам Нессельроде, надо думать, даже не решился разубеждать Николая I и сделал вид, что он будто бы самым положительным образом относится к Тютчеву.

Через месяц с небольшим после приезда в Петербург, 27 октября 1844 года, Тютчев писал родителям: "На прошлой неделе я виделся с вице-канцлером, и прием, оказанный им мне, намного превзошел все мои ожидания... Некоторые мои письма, относящиеся до вопросов дня, были представлены и ему, и Государю (письма эти Тютчев посылал, очевидно, на имя Бенкендорфа. - В.К.). И вот после четвертьчасовой беседы о том, что служило предметом переписки, он весьма любезно спросил меня, не соглашусь ли я вернуться на службу. Так как я уже давно предвидел этот вопрос, я сказал ему, что да и как я мыслю это возвращение... Одним словом... я был вполне удовлетворен этим свиданием, даже не столько из своих личных интересов, сколько в интересах дела, единственно меня затрагивающего".