Питер Бамм: Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945

Капрал Кубанке – до войны он работал ночным официантом в одном из берлинских баров – был наделен врожденным берлинским остроумием и способностью оценивать ситуацию одной фразой.

– Герои в белом, – проворчал он, глядя невинно на подвал. – Подстегиваемый страхом, вежливый хирург разрезал глубже, чем полагалось…

Мы рассмеялись. Капрал Кубанке после стерилизации инструментов выглядел точно так же, как и тогда, когда он расставлял бутылки перед посетителями бара, стоял в хорошо защищенном углу. После нескольких последовавших взрывов Германн и я все еще оставались возле операционного стола.

К середине дня полевой хирургический госпиталь был пуст. На некоторое время раненые перестали поступать. Строительство моста через реку было завершено. В конце концов стих даже артиллерийский обстрел.

Я послал за нашим вестовым. Все звали его Самбо, и, как и многие другие из нашей части, он был родом из Берлина. Если уж вам довелось попасть на войну, то лучше всего воевать в компании с берлинцами. Они неукротимы. И не только тогда, когда дела идут хорошо: чем хуже складывается ситуация, тем нагляднее видны их высокий боевой дух и острота ума.

Самбо был родом из района Мюнцштрассе – Коппенплац, одного из самых неблагополучных районов города. Это был крепкий, хитрый и жизнерадостный молодой человек с широким славянским лицом. Казалось, что его рот был специально предназначен для широкой ухмылки, с помощью которой капрал мог выражать целую гамму различных настроений. Он был отличным водителем. В люльке его мотоцикла неизменно находилась какая-нибудь добыча, и он всегда был готов сменять ее на что-нибудь. Даже сам мотоцикл был военным трофеем: это был тяжелый «Харлей-Дэвидсон», который Самбо «нашел» во Франции. Самбо был парень не промах: он всегда знал, где нужно искать то, что он хотел.

Находчивость вестового является вопросом жизненной важности для той части, в которой он служит. Все блестящие приказы окажутся совершенно бесполезными, если они не дойдут до тех, кому они предназначены.

Необходимо помнить о том, что во время маневренной войны штабы дивизий, в которых принимается большинство решений, часто меняют свое местоположение. В течение последующего года Самбо из Коппенплац выработал у себя замечательную способность безошибочно ориентироваться на громадных пространствах между Бессарабией и Кавказом. Мы крайне редко могли снабдить его картой. Однако Самбо гордился тем, что и так может добраться до любого места, – и на самом деле добирался.

На этот раз перед ним стояла простая задача. Я отправил его к капитану Штуббе, чтобы пригласить того на завтрак. Теперь мы сидели на солнышке.

– Я незнаком, – сказал Штуббе, – с этими проклятыми дальнобойными орудиями. Но они мне совсем не нравятся.

– Мне также, но с этим ничего нельзя поделать.

– Сразу же после завтрака, – сказал Штуббе, – они собираются стрелять конкретно по нас.

– Откуда ты знаешь?

– Мой дорогой доктор, пораскинь спокойно мозгами. Наши русские друзья сейчас едят свой борщ. Когда они его доедят, то откроют огонь по другой половине.

– Что за «другая половина»?

– Другой половине сектора обстрела. При артиллерийском обстреле цель условно делится на два полукруга. В течение двух часов они обстреливали один из секторов, теперь в течение двух часов будут обстреливать другой сектор.

Это был удачный повод для Штуббе, чтобы изложить свою теорию. Сержант Германн, который прислушивался к нашему разговору, внезапно встрял в него:

– Самбо нашел одинокую ферму к югу от деревни, менее чем в километре отсюда. Она идеально подходит для полевого хирургического госпиталя, к тому же там есть сад, где полно спелых вишен.

Я оказался в глупом положении. Скорее всего, капитан Штуббе прав. Артиллерийский обстрел значительно затруднит нашу работу. Конечно, я всегда смогу оправдаться, заявив, что передислокация госпиталя была вызвана необходимостью обеспечения безопасности раненых. Но у меня не было приказа, а была только неприятная дрожь в коленках; то есть я испытывал чувство, называемое страхом. Это чувство знакомо всем, и каждый знает, что другие также могут его испытывать, но не все об этом говорят. Страх был запретной темой. В конечном итоге было явным безумием спасать свое лицо ценой потери чьей-нибудь жизни, причем только для того, чтобы выиграть всего один день, так как затем все равно придется менять свое местоположение.