Михаил Галактионов - Париж 1914 (темпы операций)

Французская революция породила массовые мобилизационные армии и военно-революционную пропаганду. Это только усиливало роль боя, так как армия становилась более громоздкой, а патриотические настроения толкали войска в огонь. При столкновении с армиями Республики/Империи австрийская и прусская армии, сохранившие феодальную организацию, были обречены. В Европе за столом остались три игрока — Франция, Англия и Россия.

Мировой кризис 1789–1815 гг. разрешился в пользу Англии. Это отнюдь не решало европейских противоречий: наоборот, Англии было выгодно превратить «европейский концерт» в вечно бурлящий котел. Институализация конфликта позволяла англичанам играть роль арбитра, используя при этом в своих интересах ресурсы всего остального мира. В последующие десятилетия Британская империя захватит территорию, составляющую четверть всей суши, и будет контролировать еще четверть при помощи капитала.

Итак, в рамках реалий XIX столетия Англии выгоден любой глобальный конфликт, если только он прямо не затрагивает ее интересы. В этом плане серьезной ошибкой стало благожелательное отношение Правительства Ее Величества к созданию Бисмарком единого Германского государства. Англичане считали, что если Германия станет игроком, равным России или Франции, то «европейский котел» будет лишь сильнее кипеть. Только вот оказалось, что Германия сильнее и России, и Франции вместе взятых. Это привело к серьезным последствиям.

Во второй половине XIX века Германия обретает статус великой державы. Основу ее могущества составляют две компоненты — великолепная армия, в которой органически сочетаются палочная дисциплина Фридриха Великого и полет мысли Гегеля, и крайне агрессивная экономика, ставшая самой динамичной в Европе.

Германия подтвердила свою мощь в локальных войнах, результатом которых стала милитаризация страны и, индуктивно, милитаризация Европы, а затем и всей Ойкумены. Мир готовился к войне. Подготовка коснулась как технической стороны, то есть вооружения и боевой техники, так и информационной — разрабатывалась тактика и стратегия, были созданы первые европейские теории военного искусства.

В основании всех государственных устремлений лежала философия войны.

В войнах XVIII–XIX веков выковывалось европейское понимание философии военной науки. Собственно, переход от военного искусства к военной науке произошел, видимо, на рубеже XVIII и XIX веков. Толчком к нему послужило развитие методологии научной мысли, то есть появление достаточного понятийного аппарата, пригодного для описания конфликтных ситуаций. Речь, прежде всего, идет о диалектике Гегеля.

Философское начало военного искусства наиболее полно отразилось в работе Клаузевица. В советское время было принято говорить, что, «искусно применяя диалектику, Клаузевиц верно разрешил такие проблемы, как соотношение наступления и обороны, значение морального духа в армии и др.». И это, конечно же, верно. Следует тем не менее заметить, что работа Клаузевица намного более сложна, нежели простое применение диалектического метода [2] Сводя философию Гегеля к диалектике, мы выхолащиваем ее содержание. Диалектика практически в современной форме присутствовала уже в древнем мире. Сутью подхода Гегеля было применение «операторов мышления» (диалектика представляет собой лишь простейший такой оператор) c определяемым языковым понятиям, из которых убирается все лишнее (объективная составляющая). .

Философский идеализм проявляется у Клаузевица прежде всего как стремление к абсолюту. Именно отсюда происходит его тезис, что «война является актом насилия, и применению его нет предела; каждый из борющихся предписывает закон другому; происходит соревнование, которое теоретически должно было бы довести обоих противников до крайностей. В этом и заключается первое взаимодействие и первая крайность, с которыми мы сталкиваемся».

Заострим внимание на том, что метод философии Клаузевица с современной точки зрения удивителен. Он сначала доводит явление до «предела» (к примеру — «война есть крайняя форма применения насилия»), а лишь затем возвращает читателя в реальный мир, объясняя ему, что «война есть продолжение политики другими средствами». При всей дидактичности этого приема, он оказался причиной одного из самых опасных заблуждений XX века — концепции тотальной войны. Не заметив второго шага (а может быть, сознательно его проигнорировав) Э. Людендорф построил непротиворечивую, но самоубийственную «теорию абсолютной войны».