Виктор Муратов - Командарм Лукин

Дорога становилась тесной, по ней шли и отступающие немецкие войска, и колонны военнопленных. Прошел слух о том, что есть приказ Гитлера об уничтожении пленных, мешающих передвижению воинских частей.

После полудня к Лукину подошел майор Иббах.

— Принято решение всех русских генералов отвезти в Мосбург, в лагерь военнопленных Международною Красного Креста. Выделен для этого грузовик, — сказал он.

В кузов с трудом вместились двадцать пять генералов и пятнадцать охранников. Немцы были пьяны. Один из них устроился на ноге у генерала Лукина и захрапел. Стиснув зубы, Лукин старался не смотреть на эту пьяную скотину.

Ехали весь день и всю ночь. Дорога все дальше и дальше уходила в горы. «Неладное дело, — думал Лукин. — Вполне может случиться, что завезут нас куда-нибудь в горы и расстреляют». Очень обидно было так нелепо погибнуть перед самым концом войны.

Наконец рано утром подъехали к одному из лагерей. Проволочные заграждения. Настороженная тишина. Миновав ворота, машина не остановилась, а проехала дальше, к другим воротам. Внутри лагеря оказалась территория, огороженная колючей проволокой. На столбах гипсовые изоляторы.

— Знакомая картина, — проговорил Лукин. — И здесь, очевидно, особые «привилегии» для советских людей.

Словно в подтверждение его слов машину окружили узники в полосатой одежде. Послышалась родная речь, пересыпанная крепкими словами.

— Свои!

— Что это за лагерь? — поинтересовался Лукин.

— Это лагерь международный — Мосбург. Здесь пленные разных национальностей. Сейчас немцы сдают его Международному Красному Кресту. Принимают два полковника — американский и английский.

— Дайте знать кому-нибудь из них, что привезли советских генералов.

— Нас не выпускают за колючую проволоку. Все пленные вместе, а нас, советских, держат за колючкой.

Генералов поместили в одной из комнат лагерного барака. Советским военнопленным все же удалось сообщить новым комендантам о прибывших генералах.

Вскоре заявились два высоких холеных полковника. Они остановились у двери и долго рассматривали присутствующих, тихо переговариваясь между собой. Никто из генералов не знал английского языка. Но по взглядам полковников можно было понять, что они удивлены чрезвычайно. Пленные сообщили им о генералах, а тут они видят каких-то изможденных людей в грязных лохмотьях.

Полковники покачали головами и ушли. А через несколько минут у двери барака встали часовые — американец и англичанин. Кое-кто из генералов удивился: зачем охрана? Но выяснилось, что полковники предприняли своевременные меры. Вскоре явились немцы, сопровождавшие генералов из Вюльцбурга.

— Руссише генерален, век!

Часовые преградили им дорогу. После короткой перебранки с часовыми немцы ушли. А вечером генералов снова навестили союзники. Теперь они пришли с переводчиком.

— В чем нуждаются господа генералы?

— Прежде всего в нормальной одежде.

— Гуд.

— Белья нет.

— Гуд.

— Нас давно не кормили. Мы голодны.

— Гуд, гуд.

Буквально через час к бараку подъехала двуколка, с верхом нагруженная имуществом. Генералам выдали американское обмундирование, теплое белье, носки. Наконец-то Лукин распрощался со своим «комбинированным» мундиром. Затем привезли пакеты с продовольствием. В каждом — консервы, масло, галеты, колбаса. У генералов глаза разбежались от такого обилия давным-давно невиданных продуктов, они уже забыли вкус и запах этих яств.

— Аккуратнее, товарищи, — предупреждал генерал Музыченко. — Наши желудки отвыкли от такой пищи.

На следующий день послышалась стрельба. Это союзники начали наступление на Мосбург. Какая-то батарея произвела несколько выстрелов, лениво постреляли пулеметы, видимо, просто обозначили бой.

Наступила тишина. А через час в барак вошел американский генерал — командир вступившей в город дивизии. Он поздравил генералов с освобождением.

Радио объявило о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Это была Победа!

Победа! Вот она какой пришла к ним на чужой земле. В полной мере можно было ощутить ее, только став на родную землю, бесконечно дорогую и милую, родную землю, именуемую Родиной.

Генералы не стыдились слез радости. Лукин, крепко обняв Прохорова одной рукой, без конца повторял:

— Ваня, Ванечка, победа же! Неужели победа? Ну, конечно, победа!

Подходили другие, обнимали, говорили что-то бессвязное. Еще долго никто не мог успокоиться. За окном послышались какой-то шум и движение.