Владилен Орлов - Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы

Под стук колес у меня мелькнула мысль: может, поедем через Москву? Очень хотелось увидеть родные места. Однако мы свернули на запад, к Орлу. Вскоре пошли освобожденные от оккупантов земли. Все разрушено, ни одного целого строения, сожженные деревни и поселки, и так до Орла.

В один из вечеров начала сентября наш эшелон подошел к Орлу и остановился на подходе к станции, которая была полностью разрушена. Весь эшелон высыпал на поле перед полотном железной дороги и по команде построился: несколько батарей огневиков (орудийные расчеты), батарея связистов и наша батарея, разделенная на 2 шеренги — вычислителей и разведчиков. Подошла делегация представителей 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов делить пополнение. Взмахом руки генерал, очевидно руководитель делегации, делил шеренгу каждой батареи на 2 части. Правая часть шеренги — на 1-й Украинский, левая — на 1-й Белорусский. Вот и наша батарея. Половина вычислителей пришлась как раз между мной и Коровиным. Он — на 1-й Украинский, я — на 1-й Белорусский. Просто, никаких формальностей. Можно было самому выбрать, куда идти, перебежав в соответствующую половину. Я решил остаться там, куда попал, а Коровин у себя, надеясь быть поближе к родному Киеву, вдруг попадет туда. Так мы расстались навсегда. Каждую половину построили в колонны и направили в разные стороны. Вновь, опять случайно, я попал на 1-й Белорусский фронт.

Уже стемнело, когда наша колонна вошла в Орел. Кругом силуэты разрушенных зданий и ни одного огонька — светомаскировка! Затем нас делили по бригадам и полкам. Колонна сокращалась, как шагреневая кожа. Вот последнее деление, и остатки колонны пошли к месту назначения. Мы долго шли через разрушенный город, вышли за город и, совсем уставшие, дошли до деревни Знаменка, на окраине которой остановились у штаба полка. Было совсем темно, только звездное небо. В стороне обозначились свежие скирды соломы. Стало совсем свежо. «Отдыхайте в скирдах, завтра окончательно определитесь», — скомандовал кто-то из штаба, и мы рассыпались по скирдам. Я залез в небольшую скирду, приятно пахнущую свежей соломой, уютно устроился и быстро уснул.

Утром, когда раздалась команда «подъем», я вылез из своего гнезда и увидел перед собой широкую пойму с разбросанными на ней домиками из снопов соломы и небольшую речку Цон. Вдоль берега там и сям у редких кустиков были разбросаны землянки, из которых высыпали солдаты теперь моей части. Я быстро помылся в речке холоднющей и хорошо освежающей водой и вскоре, после завтрака на расположенной рядом полевой кухне, нас, новобранцев, собрали у штаба. Пришел командир, кажется начальник штаба, с писарем и несколько командиров из разных подразделений, явившихся за пополнением.

Нам объяснили, что мы попали в 1314 ЛАП (легкоартиллерийский полк), входящий в 21 ЛАБр (легкоартиллерийскую бригаду) 6-й артиллерийской дивизии прорыва РГК (резерва Главного командования), которая была образована недавно, в конце весны. Ранее 1314 ЛАП, оснащенный 76-миллиметровыми пушками, короткое время был отдельным противотанковым полком, но вскоре его влили во вновь образованную дивизию. Полк, как и вся дивизия, участвовал в Орловско-Курской битве, понес большие потери, сейчас на отдыхе и пополнении людьми и техникой. Фронт отодвинулся на запад, в Белоруссию, далеко от этих мест, но, как только наметится очередное крупное наступление, нас перебросят на передовые рубежи. Вообще, полк (и вся дивизия) участвует, как правило, только в крупных наступлениях или отражении крупных атак противника.

Затем всех переписали, заполнили наши красноармейские книжки и стали распределять по подразделениям. Узнав, что я десятиклассник, командир обрадовался и предложил мне стать писарем полка. В полку было мало достаточно грамотных, каковыми считались окончившие 7 и более классов, так как они, почти поголовно, попадали в военные училища. Писарь считался «элитной» должностью, все время при штабе, а значит, не очень опасно, нет строевых и прочих занятий, более «вольная» жизнь, все время при начальстве и в курсе всех событий. Но должность писаря мне претила, чем-то она казалась унизительной, совсем не престижной и даже презираемой солдатами, что впоследствии подтвердилось. Писарь в действующей армии? Чтобы на тебя с усмешкой косились солдаты здесь, а после войны, если жив останусь, и гражданские! Нет, ни за что! Как отказаться и не навредить себе? Такие мысли проносились в голове, а командир, расписав выгоды этой должности, спросил: