Алан Кларк - План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941–1945

Менее чем через месяц Гальдер представил план Верховному командованию сухопутных сил (ОКХ), и 18 декабря фюрер в своей знаменитой Директиве № 21 поставил стратегические цели, и это, еще не рожденное дитя, зачатое летом того же года, получило от него название операция «Барбаросса».

Но хотя начало планирования пришлось на лето 1940 года, сами намерения можно проследить до гораздо более ранних сроков, до знаменитого совещания у Гитлера в Бергхофе 22 августа 1939 года. Из всех речей и выступлений в истории нацистов именно это совещание «в интимном кругу» ярче всего иллюстрирует их дьявольский характер. В этот день Гитлер ликовал: «Наверное, больше никогда не будет человека, обладающего такой властью или доверием всего германского народа, как я… Наши враги – это люди посредственные, не люди действия, не повелители. Они просто червяки». В любом случае, сказал он своим слушателям, западные державы не станут защищать Польшу, потому что этим утром Риббентроп улетел в Москву подписать пакт о ненападении с Советами. «Я выбил у них из рук это оружие. Теперь мы можем нанести удар в сердце Польши – я приказал направить на Восток мои части «Мертвая голова» СС с приказом убивать без жалости и пощады всех мужчин, женщин и детей-поляков или говорящих по-польски».

В этот момент, как рассказывают, Геринг вскочил на стол и, высказав «кровожадную благодарность и кровавые обещания… начал плясать, как дикарь» [22]. «Единственно чего я боюсь, – сказал Гитлер своим гостям, – это то, что в последний момент какая-нибудь свинья предложит посредничество». На тему будущего: «Нельзя терять времени. Война должна быть, пока я жив. Мой пакт рассчитан только на выигрыш времени, и, господа, с Россией будет то же, что я сделаю с Польшей, – мы раздавим Советский Союз».

При этом последнем заявлении эйфория от победного тона Гитлера заметно увяла, и при окончании его обращения «несколько сомневающихся [среди присутствующих] промолчали». Ибо здесь, произнесенная совершенно между прочим, прозвучала единственная непростительная военная ересь, которую по общему согласию необходимо было всегда избегать, – «война на два фронта».

Мнения военных по вопросу войны с Россией разделились почти поровну. «Прусская школа», предпочитающая наличие восточного союзника, все еще уравновешивала тех, идеологические убеждения которых определялись воображаемой стратегической необходимостью, потребностью в сырье и «жизненном пространстве». Но даже наибольшие энтузиасты не думали о нападении на Россию, пока существовал Западный фронт. Даже в «Майн кампф» это считалось бы главной ошибкой, единственным фатальным шагом, который уничтожил бы любое продвижение рейха к мировому господству. Генеральный штаб давно тревожила неизвестность в отношении веса и качества русских танков [23], сообщения о которых военной разведки вызывали такую тревогу, что обычно на них не обращали внимания, объявляя их «дезинформацией». Каждый высший офицер в германской армии в то или другое время предупреждал Гитлера об опасности нападения на Россию до тех пор, пока не будут развязаны руки на Западе, и оба – Браухич и Рундштедт – уверяли, что он давал им понять, что никогда не пойдет на это.

Но когда почти ровно год спустя эта идея начала обретать плоть и кровь в своем оперативном планировании, Гитлер мог с достаточным основанием утверждать, что Западный фронт больше не существует. Франция пала и заключила мир, а британцы были заперты на своей территории, где они бессильно зализывали свои раны. Битву за Британию, эту удивительную победу, стоившую так мало крови и столь необозримую по своим последствиям, тогда едва ли можно было вообразить – так же, как и предвидеть поражения итальянцев в Африке со всеми вытекающими из этого стратегическими осложнениями. В еще не померкшем блеске одержанной во Франции победы, при абсолютном господстве над всем Европейском континентом утверждение Гитлера, что вторжение в Россию будет не вторым, а первым, и последним, фронтом, имело под собой почву.

Как часто бывает в глобальных государственных делах, запущенный в ход процесс планирования неумолимо продолжался, в то время как окружающие обстоятельства уже изменялись по характеру и масштабам. До сих пор господствовавшее в воздухе люфтваффе встретило достойного противника. Некоторые секторы воздушного пространства Европы оказались для него закрытыми. Выяснилось, что управление операциями и технические средства для этого были не на высоте. Военно-морской флот был серьезно ослаблен из-за потерь, понесенных в Норвежской кампании. Программа постройки подводного флота отставала и была плохо спланирована – летом 1940 года имелось только 14 субмарин с запасом плавания до Килларни-Блаф на западе.