Гарольд Дойч - Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944

Было очевидно, что адмирал чувствовал, что находится вне игры, и эта невозможность повлиять на развитие событий его крайне удручала.

В это же время в Цоссене происходила самая настоящая война нервов, которая то ослабевала, то нарастала; так продолжалось в течение двух месяцев. После того как Гитлер объявил в рейхсканцелярии 27 сентября 1939 года о предстоящем наступлении на Западе, в ОКХ происходило беспрецедентное брожение умов, которое сопровождалось очень высоким эмоциональным накалом. Гальдер понимал, что конфликт с Гитлером неизбежен; при этом он также понимал, что его ожидает в случае подобного конфликта, когда рядом с ним находится, тем более в качестве начальника, такой человек, как Браухич, который показал себя абсолютно пассивным и безвольным в отношениях с фашистским диктатором. Польская кампания, которая завершилась взятием Варшавы, как раз в день, когда состоялось упомянутое совещание в рейхсканцелярии, дала Гальдеру достаточно оснований для того, чтобы как можно скорее попытаться избежать попадания в подобную ситуацию. В ходе кампании Браухич «забывал», где заканчиваются его полномочия, и постоянно игнорировал обязанности, касавшиеся непосредственно военных операций, которые, согласно существующим традициям, всегда относились к прерогативе начальника штаба.

Вечером 30 сентября 1939 года Гальдер прямо переговорил со своим начальником по этому поводу и открыто высказал ему свое мнение о сложившейся обстановке. Нельзя, чтобы продолжалась ситуация, сказал он, когда их обязанности и полномочия четко не определены и не распределены, как это было во время польской кампании. Отвечать за проведение военных операций должен кто–то один из них. Гальдер, по его словам, слишком долго работал в штабе и имеет слишком богатый опыт, чтобы просто подлаживаться под мнение Браухича. Поэтому он предложил свою отставку, порекомендовав взять начальником штаба более молодого и менее опытного человека, которому подошла бы та роль, которая отводится начальнику штаба сейчас, когда его ответственность и полномочия существенно урезаны по сравнению с тем, какими они традиционно были и, по мнению Гальдера, должны быть и сейчас. Слова Гальдера были для Браухича как гром среди ясного неба; он заверил Гальдера, что исключительно его ценит и с большим уважением относится к его мнению и к его опыту, а поэтому просит его продолжить работать в Генеральном штабе. Может быть, ему подойдет должность верховного генерал–квартирмейстера? (Эта должность вместе с одноименным рангом принадлежала во время Первой мировой войны знаменитому генералу Людендорфу. Сама по себе она была весьма неопределенной по части обязанностей; занимая ее, можно было иметь как много реальных полномочий, так и весьма мало. Поэтому, если бы Гальдер занял эту должность, было бы неясно, является ли это повышением или же, наоборот, «понижением в должности путем повышения».) Когда Гальдер сказал, что такое назначение вызвало бы лишь недоумение в глазах окружающих, командующий сухопутными войсками попросил его со слезами на глазах: «Я не справлюсь без вас. Как я смогу иметь дело с этим человеком без вашей помощи? Хорошо! С сегодняшнего дня вы будете полностью отвечать за разработку операций». Гальдер, который не был лишен человеческой теплоты и душевности, был также весьма тронут. Свою договоренность двое мужчин скрепили крепким рукопожатием, решив, что будут еще прочнее сотрудничать и либо вместе работать, либо также вместе уйдут в отставку [117].

Восстановление дружественных отношений между двумя руководителями ОКХ не породило у Гальдера никаких иллюзий относительно того, что Браухич впредь не будет проявлять безволие и бесхребетность. Вопрос, который в значительной степени подтолкнул к выяснению полномочий и обязанностей между ними, – какую позицию занять по отношению в военной политике Гитлера, – рано или поздно должен был потребовать ясного ответа, и этот момент неизбежно приближался. Нацистский диктатор не имел особой склонности писать меморандумы, однако в тот период, когда все вокруг активно занимались «бумаготворчеством», решил сказать свое слово и здесь. В сущности, меморандум Гитлера был ответом на оценку ситуации, сделанную Штюльпнагелем и представленную в письменном виде на третьей неделе сентября 1939 года. 10 октября Гитлер огласил свое сочинение двум «слушателям поневоле» – Браухичу и Гальдеру. Ряд сформулированных положений звучал весьма убедительно и не мог не произвести впечатления. Были специально перечислены и все преимущества неожиданного удара на Западе. В своей традиционной манере Гитлер сделал важный упор на психологические факторы.