Стефан Газел - Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней

Ведьма легко, одним прыжком, перемахнула через канаву, проскочила между двух повозок и понеслась вперед. Мне с трудом удалось ее повернуть. На дороге творилось что-то несусветное: строчил пулемет, слышались свист сабель, вопли и проклятия на немецком и польском языках.

Посреди этого безумия Ведьма вдруг затанцевала и неожиданно понеслась по дороге. Я увидел прицелившегося в меня немца, но тут кто-то разрубил его саблей. Передо мной, размахивая руками, выскочил еще один немец; стальной шлем висел у него за спиной. Подлетев к нему, я ударил его саблей по голове, прямо по мелькнувшей передо мной лысине. Я раскроил ему череп, и он рухнул на землю. Ведьма неслась дальше, и тут передо мной опять появился немец. Поняв, что ему не удастся ускользнуть, он резко качнулся в нашу сторону и выстрелил. Ведьма заржала и рухнула на землю. Скакавший за мной всадник одним ударом сабли снес немцу голову.

Пошатываясь и испытывая легкое головокружение, я встал на ноги и только собрался поднять саблю, как Ведьма ударом копыта в живот отбросила меня в канаву. Свет погас, и я потерял сознание.

Прошло, должно быть, несколько часов, когда я очнулся от звуков немецкой речи. Группа солдат шла по дороге, время от времени останавливаясь возле неподвижных тел. Лежа в канаве, я наблюдал за их приближением. Судя по всему, они приехали на нескольких грузовиках в сопровождении бронемашин. Они оттащили поврежденные повозки и трупы лошадей в сторону, а затем стали складывать мертвых немецких солдат в грузовики. Тела убитых поляков они сбрасывали в канаву. Увидев меня лежащим с открытыми глазами, немцы в первый момент опешили. Я попытался встать, но из этого ничего не вышло. Мало того что у меня невыносимо болел живот, пострадавший от копыта Ведьмы, так я еще при падении сильно разбил голову, и кровь ручьем стекала по спине.

Один из солдат вытащил пистолет, но другой остановил его и позвал офицера, по всей видимости отвечавшего за операцию.

– Мы нашли раненую польскую свинью. Прикончить его на месте или отвезти на допрос? – спросил солдат.

Склонившись надо мной, офицер пристально уставился мне в глаза. Я не мог встать, голова кружилась, но руки я ухитрился держать над головой. Офицер наклонился еще ниже, сгреб меня одной рукой и перевернул на живот.

«Вот где мне придется умереть, – подумал я. – Пуля в момент разнесет мне голову». Я закрыл глаза и инстинктивно прикрыл руками голову.

– О, это офицер! – услышал я голос над головой. – Вы говорите по-немецки?

– Немного, – ответил я.

– Вы принимали участие в нападении на нашу колонну?

– Да.

Услышав мой ответ, офицер перевернул меня на спину.

– Вам ведь известно, что война закончилась.

– Да, я знаю, что вы одержали победу.

– Однако же вы напали на нашу колонну! Вы убили сорок немецких солдат! Почему? – заорал он.

– Мы... Мы не сдаемся так легко...

– Дурацкий романтизм. Теперь с этим покончено. Вермахт уничтожит сопротивление, – заявил он и, повернувшись к солдатам, приказал посадить меня в один из грузовиков. – Он единственный пленник, и его стоит допросить.

Только теперь, когда меня посадили в грузовик, я понял, почему так долго не приходил в себя и почему у меня повреждена голова и идет кровь. Когда Ведьма меня лягнула, я отлетел и стукнулся головой о большой камень, лежавший на краю канавы.

Пока меня вели к грузовику, я насчитал в канаве восемь мертвых поляков. Наши кавалеристы, вероятно, посчитали меня убитым, решил я, и отошли несколько часов назад. Ну что ж, наши дела не так уж плохи: мы потеряли восемь человек, но ведь немцы лишились сорока двух.

Немецкая колонна – впереди и сзади ехали по одной бронемашине – взяла направление на север, и после продолжительного пути мы прибыли в Замосць. Там, вместо того чтобы сразу повести на допрос, вежливый немецкий врач из полевого госпиталя забинтовал мне голову и дал чашку кофе. Я почувствовал себя значительно лучше. Потом пришли два солдата и погнали меня к бывшим армейским казармам, расположенным в городе. Плац был забит несколькими сотнями пленных поляков. Некоторые сидели на земле, некоторые ходили по плацу, по краям которого располагались немецкие пулеметные расчеты. Меня провели в караульное помещение и приказали оставаться здесь.

После смены новый начальник караула, не найдя распоряжений на мой счет, отправил меня на плац. Этому я был несказанно рад, ведь среди своих я мог разжиться какой-нибудь информацией.