Феликс Керстен - Пять лет рядом с Гиммлером. Воспоминания личного врача. 1940-1945

Он имел в виду штандартенфюрера СС Коха, коменданта лагеря Бухенвальд, который был расстрелян за коррупцию и издевательства над заключенными.

Похоже, что разговор принимал опасный оборот. Поэтому я вмешался и сказал:

– Мы не хотим обсуждать прошлое; его нельзя исправить, и такими разговорами мы лишь создаем неблагоприятную атмосферу. Гораздо больше нас волнует вопрос о том, что еще можно спасти.

Тогда Мазур сказал:

– Если мы хотим построить мост между нашими народами в будущем, то по крайней мере всем евреям, которые еще остаются в Германии, должна быть гарантирована жизнь.

После этого он попросил освободить всех евреев.

Гиммлер снова не ответил, а вместо этого начал говорить о сдаче лагерей наступающим союзникам. Согласно договоренности, он организовал сдачу лагеря Берген-Бельзен, а также Бухенвальда. Но за это ему очень дурно отплатили. В Берген-Бельзене один из охранников был связан и сфотографирован рядом с умершими заключенными. Эти фотографии разошлись по всему миру. То же самое происходило в Бухенвальде.

– Наступающие американские танки внезапно открыли огонь, и лагерный госпиталь загорелся. Он был построен из дерева и вскоре сгорел дотла. После этого трупы были сфотографированы, и пропаганда, обвиняющая нас в зверствах, получила новые материалы. – Далее Гиммлер сказал: – Когда я отпустил в Швейцарию 2700 евреев, это стало поводом, чтобы развязать в прессе кампанию лично против меня. Утверждалось, что я освободил этих людей лишь для того, чтобы обеспечить себе алиби. Но мне не нужно никакое алиби! Я всегда делал лишь то, что считал справедливым, что было необходимо для моего народа. И я отвечу за это. За последние десять лет ни на кого не вылили столько грязи, как на меня. Но я никогда не переживал по этому поводу. Даже в Германии любой человек может сказать обо мне все, что захочет. Заграничные газеты тоже начали против меня кампанию, после которой я не испытываю никакого желания продолжать сдачу лагерей.

Мазур заявил, что невозможно диктовать газетам всего мира, что они должны писать, а что – нет; евреи не несут ответственности за все перечисленные Гиммлером статьи. Освобождение евреев в Терезиенштадте получило благоприятные отклики в печати, что дает основания продолжить этот процесс. Не только сами евреи, но и другие страны заинтересованы в освобождении уцелевших евреев; оно произведет положительный эффект даже на союзников.

Когда речь зашла о лагере Терезиенштадт, Гиммлер сказал, что это лагерь особого типа, разработанного им самим и Гейдрихом.

– Это практически город, населенный исключительно евреями, которые сами управляют им и производят все работы. Мы надеялись, что рано или поздно все лагеря будут устроены по такому образцу.

Затем мы подробно обсудили вопрос об освобождении обитателей лагеря Равенсбрюк, согласно обещанию Гиммлера, и их перевозке в Швецию. Мазур настаивал на подробном соглашении. Гиммлер колебался. Когда я понял, что переговоры заходят в тупик, то попросил Гиммлера просмотреть со мной списки, полученные мной из шведского министерства иностранных дел, где перечислялись лица, освобождению которых придавалось особое значение. Мазур и Шелленберг вышли из комнаты, поскольку Гиммлер не хотел смотреть списки в присутствии Мазура.

Оставшись с Гиммлером и Брандтом, я стал настаивать, чтобы Гиммлер окончательно определился со своим отношением. Он должен придерживаться наших мартовских договоренностей; ему не следует отказываться от своего великодушия, которое он всегда проявлял ко мне, в тот самый момент, когда он впервые встречается с представителем Всемирного еврейского конгресса. Гиммлер сказал:

– Тогда я остановлюсь на цифре в тысячу человек. Но она еще будет повышена.

После этого он пообещал мне освободить людей, перечисленных в списках шведского МИДа.

Когда Мазур вернулся в комнату с Шелленбергом, Гиммлер сдержал свое слово и согласился освободить тысячу еврейских женщин из Равенсбрюка. Но он настаивал, чтобы они назывались полячками, а не еврейками, чтобы обойти четкий приказ Гитлера, запрещающий освобождать евреев. Гиммлер подчеркивал:

– Даже прибытие этих женщин в Швецию должно оставаться в тайне.

Мазур позже заметил по этому поводу:

– Для Гиммлера была типична такая боязнь отпустить евреек на свободу под их собственным именем. Хотя власть в этот момент безусловно находилась в руках Гиммлера, он по-прежнему не желал никаких неприятностей из-за евреев.