Андрей Квакин - Между белыми и красными. Русская интеллигенция 1920-1930 годов в поисках Третьего Пути

Для многих это, конечно, тяжело и неприятно, нередки и случайные жертвы этого явления, но что поделаешь: лес рубят – щепки летят.

Главная же причина этого явления не во вражде власти к существующей интеллигенции, во что бы то ни стало, а в реальной необходимости создать интеллигенцию, на которую она могла бы опираться.

Мне кажется, что в этом есть и большая логика истории: класс, который с такой легкостью, без всякой борьбы выпустил власть из своих рук, – несомненно, дегенеративен и на смену ему должен прийти новый класс людей, у которых, как говорит Алымов, в жилах кровь, а не лампадное масло, имеется воля к жизни и вкус к борьбе.

Представители же старой интеллигенции, не пережившие самих себя, несомненно, найдут способы с ним ассимилироваться и в новой массе будут играть роль закваски – бродильного начала.

Тех, кто по-настоящему примирился с советской властью, она принимает охотно, несмотря даже на неполное согласие с их идеями и взглядами, и творческая работа, в которой необходимость сейчас крайне велика, сейчас вполне возможна» [279].

В третьем письме 2 ноября 1923 г. все тот же Н. Р. продолжал делиться с Н. В. Устряловым своими советскими впечатлениями: «Недавно вернулся из Москвы, и могу поделиться с Вами впечатлениями. Когда Вы попадаете туда из Петербурга, разница резко бросается в глаза. Насколько у нас все вяло, тихо и безжизненно, настолько в Москве жизнь бьет ключом. Недаром ее называют восточным Нью-Йорком. До Нью-Йорка-то, конечно, далеко еще, но все-таки и снаружи и внутри шума много, а также и движения. Это центр во всех отношениях, и политическом, и экономическом, и интеллектуальном. Надо сказать, что город совсем не рассчитан на помещающееся в нем количество учреждений и жителей, и потому все носит характер какого-то временного бивачного расположения. Все живут по комнатам. Квартиры только начинают входить в обиход, и то лишь у крупных нэпманов. Трамваев решительно не хватает. На Театральной площади стоят хвостом, и еле двигаются. Начинают уже поговаривать об устройстве метрополитена. Это, конечно, пока мечты, неосуществимые из-за денег. Перегрузка города вызывает перевод многих учреждений в Петербург. Правда, переезжают еще не крупные.

В Москве я раза два был у Ю. Н. Потехина и часто виделся с А. А. Б-м[Беловым?]. Лежнева видеть мне не пришлось, так как он уехал в Германию (на время). «Россия» прекратилась, но найден капиталист, который должен был субсидировать новый толстый журнал. Предполагалось, что печатание его обойдется дешевле в Германии. Эти вопросы и послужили причиною поездки Лежнева. Возможно, что в связи с германскими событиями это решение отпадет, но пока никаких сведений по этому поводу не имею.

С Ю. Н. [Потехиным] и А. А. [Беловым?] очень много, конечно, говорили о Вас. Оба они выражали большое сожаление, что Вас нет здесь.

И в самом деле, чтобы вполне проникнуться духом современной России, необходимо дышать ее воздухом и, совместно с нею, переживать все этапы ее развития и жизни. Очень трудно сказать, в чем именно, но за границей все представляется как-то немного иначе, чем это есть в действительности. Формы те же и представляются вполне правильно, но освещение их, дух их несколько иной. Касается это, конечно, нюансов, но ведь из нюансов-то действительность и состоит. Правда, не находясь в центре, пекле событий, можно смотреть на них шире, и легче, чем на месте, видеть их общую схему, но чтобы попасть в течение и духовно слиться с ним, надо быть здесь. Все-таки свойство из-за деревьев не видеть леса принадлежит лишь тем, кто, находясь даже и на эмигрантской горе, способен увидеть только выбираемые по личным вкусам и усмотрениям даже не деревья, а отдельные ветки.

Надо сказать, что здесь таких намеренных слепцов много, пожалуй, большинство.

С одной стороны, представители умерших верхов, не способные слиться с новыми ростками жизни и примириться с необходимостью своей моральной смерти; с другой – догматики, запутавшиеся в трех соснах, может быть и антирелигиозной, но все-таки религии. Но среди этих камней преткновения все еще ощупью пробиваются новые ростки жизни. «Камни преткновения» одного толка упорно отрицают их существование, усматривая в них лишь «проедание старых запасов» (должны же они когда-нибудь иссякнуть!) или сплошное безобразие; другой толк упорно их выдает за свое детище.

Ростки же идут своим путем и, теряя, пока понемногу, внешнюю уродливость, начинают приобретать благообразный вид и крепнуть.