Герберт Фейс - Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились

На протяжении всех этих недель Черчилль, по его словам, был занят улаживанием формальных вопросов, связанных с капитуляцией Италии, через дипломатические каналы. Премьер-министр не собирался действовать осмотрительно; его совершенно не волновало, какие мысли в связи с его действиями могут посетить русских. поскольку он не получил ответа на последние сообщения по другим вопросам, посланные Сталину. По пути в Квебек Черчилль сначала хотел с борта корабля отправить Сталину поздравительную телеграмму в связи со взятием Орла, но, поскольку Сталин никак не отозвался об успехах союзников на Сицилии, Черчилль тоже решил промолчать. Он вслух задавался шутливым вопросом, не побоится ли президент присоединиться к нему в сообщении, заканчивающемся такими словами: „Возможно, это не привлечет вашего внимания, но значительные военные операции, проводимые в Средиземноморье, привели к отставке Муссолини“. Вероятно, Черчилль был излишне чувствительным; события на Сицилии могли показаться русским стычкой по сравнению с борьбой не на жизнь, а на смерть в районах Курск – Орел – Харьков, относительно которых Черчилль впоследствии писал: „Эти три колоссальные битвы за Курск, Орел и Харьков, вместившиеся в пространство двух месяцев, оставили на Восточном фронте руины германской армии“.

В отправленном все-таки поздравлении Сталину не было ни намека на обиды, ни тени шутки. Сталин вернулся в Москву, ободренный действиями Красной армии, и немедленно, 10 августа, отправил Черчиллю дружеский ответ. Он объяснил свое молчание присутствием на переднем крае. На следующий день Черчилль, информируя короля о прибытии в Квебек, заметил: „Хочу также обратить внимание Вашего величества, что я получил сообщение от Большого Медведя и мы опять говорили или, скорее, огрызались по поводу условий“.

Вечером 11 августа Стэндли и Кларк Керр вместе сообщили Сталину и Молотову последние секретные известия, полученные от своих правительств: итальянские эмиссары прибыли в Лиссабон и Танжер для ведения переговоров относительно отделения Италии от Оси. Выслушав это, Сталин сказал, что необходимо остерегаться Бадольо; он хитер и коварен, не вызывает доверия и будет пытаться обмануть Гитлера, короля Италии и, конечно, британцев и американцев. (Не могу удержаться, чтобы не задаться вопросом, знал ли Сталин о недавней встрече Гуарильи с Риббентропом.) Кларк Керр ответил, что надеется, американцы и британцы не будут одурачены Бадольо. Как почувствовали послы, Сталин холодно отреагировал на это замечание и напоследок заметил: „Теперь, когда итальянцы не стоят на пути, вы, должно быть, сможете открыть второй фронт“.

Через несколько дней, 16 августа, Молотов известил, что из Вашингтона отзывается советский посол Литвинов; якобы Сталин хотел держать его под рукой для консультаций. Но досужая пресса связывала это перемещение с недовольством русских относительно неудачных попыток Литвинова уговорить союзников приступить к вторжению во Францию. Собственно говоря, предполагалось, что советское правительство хочет сильнее наказать союзников и активно демонстрирует свое стремление.

Последние немцы в панике убрались с Сицилии. Рузвельт и Черчилль в Квебеке отклонили предложение Кастеллано о разработке совместного плана военных действий. Ответ они передали через Эйзенхауэра: безоговорочная капитуляция на основе „кратких“ условий и обещание, что они могут быть облегчены как награда за помощь Италии в борьбе против немцев.

Президент и премьер-министр незамедлительно информировали Сталина о последних предложениях итальянцев и о распоряжении, которое они отдали Эйзенхауэру. Неизвестна дата его отправки, поскольку не удалось обнаружить оригинала послания. Мой единственный источник – книга Шервуда „Рузвельт и Гопкинс“, где в примечаниях указывается, что послание датируется 16 августа. Но это может быть неточным, поскольку до 18-го числа не было связи с Москвой.

Они заявили, что, по их мнению, итальянцы искренни в своих предложениях, но они все-таки не собираются предлагать Италии становиться союзником. Рузвельт и Черчилль объяснили, что, поставив Эйзенхауэру условие обеспечения быстрой военной капитуляции, они рассчитывали на эффект молниеносности и неожиданности. В частности, они пытались предотвратить возможный риск, связанный с установлением немецкими войсками контроля над Италией до высадки союзников на „палец“ полуострова и у Салерно, ниже Неаполя.