Евгений Кукаркин - Обыкновенные неприятности

- Как вечер? - спросила она.

- Нормально.

- Говорят, ты сегодня удивительно пел.

- Да, мама, но кто говорил, ты же была на работе.

- Встретила соседку, что была на концерте. Что же нам делать дальше, сынок?

- Ты о чем, мама?

- Мне предлагают отправить тебя в город, учится.

- Может так и надо...

- Не знаю. Ты приедешь, в незнакомый город, к незнакомым людям, будешь долго ко всему привыкать...

- Эти мужчины и женщины, что приезжали меня слушать, говорили, что мне будут предоставлены все условия.

- Это другая жизнь, то что они говорили, на самом деле не все будет так.

- Ты хочешь сказать, что меня не выучат ни чему?

- Нет, я думаю, что может быть чему - нибудь и научат, но... голос может быть невечным. Наш доктор говорил мне, что в дальнейшем твое здоровье может пошатнуться, если ты не будешь соблюдать режим и беречь себя.

- Ты что-нибудь знаешь? Что же все таки предсказал доктор?

- Это знает только бог. Увы, доктор сделал все что мог, дальше...

- Может мы будем надеяться на лучшее.

- Может будем.

- Тогда я поеду?

- Хорошо, доживем до лета, там посмотрим.

На следующий день у школы меня встретил Шурка Соколов.

- Колька, привет, - поздоровался он.

- Привет, Шура.

- Это... Знаешь, что... Ты прости меня, за то что тогда... Ну в общем, давай мир...

- Давай.

Мы пожали друг другу руки.

- Если кто к тебе теперь полезет, ты мне только намекни, я шею быстро сверну.

- Спасибо, Шура, я и сам могу за себя постоять.

- Все равно, если надо, помогу. Я ведь что, Светка красивая девчонка, но раз выбрала тебя, значит тому и быть.

- Хорошо, Шура, ты сильный мужик.

Я почувствовал, как изменила свое мнение школа обо мне. Учителя стали ласковее и добрее, у девчонок я был кумиром, у парней появилось больше зависти и уважения. Светка после этого нового года, как то стала взрослей. Она по прежнему, серьезно занималась со мной по школьной программе, но уединятся мы стали реже. Зато Светина мама драла с меня десять шкур за нотную грамоту и пожалуй, благодаря ей, я мог петь по нотам.

- Коля, - говорила она, - у тебя божий дар не только с голосом, правильным дыханием, но с твоей памятью и слухом. Я просто поражаюсь, как ты можешь с первого раза запомнить слова и музыку.

- Я и сам не знаю. Дед Филипп, что жил здесь раньше, говорил мне, что были в войну точно такие же случаи. Один такой, как он помнит, это было с гранатой, она разорвалась рядом с парнем. Ни осколочком не задело бедолагу, даже не контузило, зато после этого взрыва он не мог заснуть. До конца своей жизни так и не спал. Может я тоже получил какое то отклонение.

- Может быть. Я тебе советую, как приедешь в город, сходи к врачу, пусть тебя посмотрит.

- Хорошо.

- А теперь пойдем дальше, ты сейчас по нотам, без музыки, спой русскую народную песнь про горе - горькое, которое шлялось по свету, - она вдруг улыбнулась мне. - На ноты. Давай.

Я запел и почувствовал, как захватывают слова, сливаясь с чувствами и внутренней звучащей музыки. У меня самого на душе стало тоскливо и хотелось чуть ли не плакать. Я слушал сам себя и звуки лились от сердца. Песня закончилась и на последней ноте я сам чуть не прослезился. Посмотрел на Светкину мать, та отвернулась к окну и ни слова, сама Светка, разинув рот, глядела на меня неподвижным взглядом мраморной Дианы. Тишина такая, что слышно, как ходики настенных часов стонут металлом, сжимающейся и разжимающейся пружины. Но вот Светкина мама развернулась, глаза наполнены влагой.

- Я... никогда не слышала такого... Ты вкладываешь в песню слишком сильно свою душу. С ужасом думаю..., хватит ли тебя надолго с таким исполнением...

Очнулась Светка. Она подошла ко мне, поцеловала в щеку и выскочила из комнаты.

- Чего это она?

- Это знак благодарности.

- Я могу идти домой?

- Иди.

Восьмого Марта меня попросили спеть на концерте в школе. Я уже было согласился, но тут моя мама попала в больницу. Она переохладилась на прессовочном участке в цеху и заболела пневмонией. Тот самый доктор, что лечил меня, не смотрел мне в глаза.

- Ей, лучше? - спросил я.

- Коля, я бы не хотел тебя расстраивать, но твоей маме плохо. Дело не в пневмонии, а в ее сердце. Всю жизнь она трудилась на этой фабрике, на тяжелой и грязной работе и естественно, надорвалась. Я конечно, надеюсь на лучшее...

- Мне к ней можно?

- Да, пройди.

Мама лежит на койке у окна. Красное, мокрое лицо смотрело на меня безумным взглядом.

- Валя, - бормотала она, - Валя, это ты?

- Она не узнает тебя, - говорит мне сестра Аля, - уже без памяти почти сутки.