Александр Свечин - Клаузевиц

Клаузевиц различал исторические типы войн, в зависимости от эпохи, с различной степенью их напряжения, в зависимости, главным образом, от характера армии и степени «участия народа». Он различал также две формы ведения войны (в стратегии) — в зависимости от соотношения сил — с различными целями.

Ясно, что формы войны (стратегии) на сокрушение и с ограниченной целью связаны не с эпохой, а с соотношением сил. Мало того, Клаузевиц допускал, что «в тех случаях, когда сокрушение противника может явиться задачей войны, налицо все же может иметься непосредственно положительная цель» (стр. 566). Это значит, что при ограниченной цели можно вести стратегическое наступление, ставящее себе, однако, лишь умеренную задачу завоевания части неприятельской территории и не направленное на центр тяжести неприятельского государства, как это бывает при сокрушении.

Клаузевиц отвергал при этом термин «вторжение» (стр. 518), введенный французской стратегией с целью обозначения наступления далеко вглубь неприятельской страны, причем это наступление противопоставлялось методическому, т. е. такому, которое лишь «грызет края страны». Все это он называл словесной путаницей. «Останавливается ли наступление близ границы или проникает вглубь страны, стремится ли оно прежде всего к захвату крепостей или ищет и непрерывно преследует ядро неприятельских сил — все это зависит не от той или другой „манеры“ (метод действий полководца. — С. Б. ), а вытекает из обстановки. В некоторых случаях, несмотря на продвижение далеко вперед, война ведется методичнее и даже осторожнее, чем тогда, когда медлят вблизи границы. В большинстве случаев далекое вторжение — не что иное, как счастливый результат энергично предпринятого наступления, от которого оно ничем не отличается».

Следует признать несостоятельной попытку немецкого историка Дельбрюка вывести из взглядов Клаузевица деление стратегии на стратегию «измора» и «сокрушения», связанное им с социально-экономическими условиями эпохи и структурой армии. Дельбрюк заявил, что он «отчеканил» термин «стратегия измора», как антитезу к термину Клаузевица, при чем это выражение, по его словам, отличается тем недостатком, что оно порождает неправильное представление о «чисто-маневренной стратегии». Не подлежит сомнению что «поучения» Клаузевица более близки к действительности войны, чем схоластика Дельбрюка.

Опыт эпохи мировой войны показал, что в одну и ту же эпоху возможен переход от «сокрушения» к «измору» и этот переход при наличии одной и той же политической цели диктовался не простой сменой взглядов и свободным выбором, но наличием материальных и моральных предпосылок для тех или иных действий. Каждая сторона последовательно, в зависимости от изменений материальных средств борьбы и качества бойцов, переходила, перерабатывая свою тактику, более или менее успешно от стратегии сокрушения к стратегии измора и наоборот, стремясь закончить войну «решающим» наступлением.

Причины, почему измор принял столь большие размеры во время империалистической войны, несмотря, на глубину противоречий между двумя империалистическими блоками и «величие цели», скрывались в отсутствии предпосылок быстрого сокрушения.

Поэтому неверен вывод, сделанный А. А. Свечиным в 1925 году из опыта мировой войны, что «борьба на измор может стремиться к достижению самых энергичных конечных целей, до полного физического истребления противника».

Отсюда недооценка значения мощного и маневренного наступления как решающей формы операций и переоценка обороны как «более сильной» формы ведения войны, по выражению Клаузевица, преследующей негативную цель.

Возведение в абсолют обороны и даже отхода армии привело одного из наших писателей, А. И. Верховского, в свое время, в период, когда Красная армия приступила к изучению новых маневренных форм наступательной тактики на основе новой техники, к утверждению, что в случае войны для нас «лучше отдать Минск и Киев, чем взять Белосток и Брест».

Марксизм-ленинизм никогда не отрицал роли насилия в истории и «громадной важности военной техники и военной организации, как орудия, которым пользуются массы народа и классы народа для решения великих исторических столкновений» (Ленин, т. VII, стр. 384).

После Октябрьской революции вопросы войны и мира приобрели первостепенное значение для пролетарской Советской республики, которая вступила на путь революционного выхода из войны и борьбы за мир в интересах упрочения победы социализма в первой стране в мире, где он победил.