Майкл Карлей - 1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

5 мая, через два дня после отставки Литвинова, Шнурре сообщил Астахову, что замороженным контрактам со «Шкодой» вновь дай зеленый свет. В тот же самый день в Анкаре, новый германский посол в Турции, Франц фон Папен, встретился со своим советским коллегой А. В. Терентьевым. На этой встрече он показал себя весьма доброжелательным и вполне здравомыслящим собеседником. Папен был уверен, что несмотря на довольно натянутые отношения между некоторыми странами, войны не должно быть, «так как ее никто не хочет». В отношении Польского коридора и Данцига он сказал, что «это последнее требование Германии». И о германо-советских отношениях Папен высказался вполне обнадеживающе: «Меня лично очень огорчает, что между нашими обеими великими странами нет должной сердечности во взаимоотношениях». «Папен не видит никаких вопросов, — докладывал Терентьев, — которые могли бы затруднить сближение между СССР и Германией и создавали бы неразрешимые противоречия между обоими государствами». Советский посол счел себя обязанным коснуться в ответ «об основных принципах внешней политики СССР», базировавшихся прежде всего на положениях речи Сталина от 10 марта и подчеркнуть, что вовсе не советское руководство следует винить в отсутствии дружественности в германо-советских отношениях. Несколькими днями позже Терентьев нанес ответный визит Папену, где последний опять довольно ясно дал понять о добрых намерениях Германии. А как же тогда Чехословакия? спросил Терентьев. Молотов и Сталин сочли этот вопрос слишком резким и порекомендовали своему послу быть более вежливым и внимательно прислушиваться ко всем заявлениям, которые вздумается сделать Папену. 49 Об этом замечании Терентьеву упоминается в одной из апрельских депеш от Литвинова Майскому.

Мерекалов в конце апреля вернулся в Москву, а всеми делами в Берлине остался заведовать временный поверенный в делах Астахов. 6 мая Астахов представил обзор прессы, отметив, что германские газеты наперебой сообщают об отставке Литвинова и ухудшении германо-польских отношений. Пресса стремилась создать впечатление, что уход Литвинова знаменует собой отход СССР от политики коллективной безопасности. Астахов даже подметил, что опубликованные в прессе биографические справки о Молотове были более-менее «приемлемого» содержания. «Обычно всякое сообщение о нас дается здесь с прибавкой грубой брани, от чего на этот раз пресса воздерживается. Но пока что все это не дает, конечно, оснований для каких-либо далеко идущих выводов». Германская пресса также отмечала, германо-польские отношения ухудшились, а германские требования теперь простираются дальше Данцига и экстерриториального прохода через Польский коридор в Восточную Пруссию. Теперь им нужен был весь коридор. «Все признаки говорят за то», что в прессе развязана новая кампания против Польши, за аннексию Данцига. «Немцы, однако, всячески пытаются создать уверенность, что Данциг окажется в их руках без войны, так как Англия ради него воевать не станет, во Франции же они уповают на Бонне». 50 В Москве были серьезно озабочены германскими притязаниями на Данциг. Вопросы германо-советских и германо-польских отношений были тесно связаны с англо-франко-советскими переговорами. Если Германия решила воевать с Польшей, то советскому правительству нужно было так или иначе обеспечить свою безопасность.

Потом было еще несколько встреч Астахова с германскими официальными лицами, включая встречу со Шнурре 17 мая. Не приводя всех деталей, достаточно сказать, что отчеты Астахова об этих встречах показывают, насколько осторожно и уклончиво он вел себя. Хотя германская пресса трубила об изменениях в германо-советских отношениях, на деле никаких существенных изменений не происходило. Шнурре в своем отчете о встрече 17 мая, вкладывает слова о желании улучшить отношения в уста Астахова, в то время как Астахов пишет, что об этом говорил сам Шнурре. Астахов вел привычную и испытанную линию, утвердившуюся еще в период Гражданской войны (1918—1921 гг.): советское правительство было готово улучшать отношения с любым государством, при условии, что свою половину пути к этому каждый проходит сам. 51

Шнурре рассказал Астахову, что собирается в Москву обсудить с Микояном вопросы торговых отношений. Несколькими днями позже, 20 мая, Молотов встретился с германским послом Шуленбургом и высказал ему свое неудовольствие: он впервые слышал о предстоящем визите Шнурре. У него вообще складывалось впечатление, что Германия, вместо того чтобы вести серьезные экономические переговоры, предпочитает играть с Советским Союзом в какие-то игры. Для таких игр, сказал Молотов, Германии следовало бы поискать других партнеров. Советский Союз в них не заинтересован. Шуленбург пытался протестовать, но Молотов заявил, что для успеха экономических переговоров должны быть соответствующие политические основания. Шуленбург «снова и снова» клялся в серьезности намерений Германии и отмечал, что «политическая атмосфера между Германией и СССР» значительно улучшилась. Когда Шуленбург спросил Молотова, что тот подразумевает под «политической базой», последний ответил, что над этим следовало бы «подумать и нам и германскому правительству». Должен ли я понимать, спросил Шуленбург, что время для визита Шнурре еще не настало? Молотов повторил, что экономическим переговорам должно предшествовать создание «политической базы». По словам Молотова, Шуленбург не ожидал такой отповеди. Когда он все же продолжил настаивать на прояснении значения политического базиса, Молотов предпочел уйти от конкретного ответа. 52