После того как Бонне получил новости из Москвы, он вызвал Сурица, чтобы выразить ему свое неудовольствие. Пакт о ненападении произвел «болезненное впечатление» на французское правительство. Все были просто «поражены» тем фактом, что советское руководство позволило себе заключить договор с Германией, в то время как английская и французская делегации находились в Москве. Бонне уверял, что польское правительство согласилось предоставить право прохода, хотя Суриц в этом сильно сомневался, или, похоже просто знал, как было на самом деле. Еще Бонне телеграфировал Наджиару, чтобы тот воспользовался статьями о взаимных консультациях франко-советского договора о взаимопомощи от 1935 года. «Слегка поздновато», решил Наджиар. 77 Наконец, Бонне затеял флирт с Римом, чтобы использовать его в качестве посредника (как было перед Мюнхеном) для предотвращения германского вторжения в Польшу. Больше у французов никаких идей не возникло. В Лондоне правительство Чемберлена также искало выход до самой последней минуты, но так и не нашло.
7
Какие выводы можно сделать из столь неожиданного развития событий? Сталин, может быть, счел это просто достойной отплатой: он расплатился с англичанами и французами их же монетой за нежелание участвовать в мероприятиях по коллективной безопасности. Наджиар считал именно так. Apres Munich, c`est la réponse du berger á la bergere, отмечал он — после Мюнхена Советы расплатились с нами ударом за удар. 78 И вопрос вовсе не в том, что Сталин доверял Гитлеру больше, чем англо-французам; Сталин не доверял никому. Вопрос был в том, чтобы выиграть время или sauve qui peut — спасение пусть даже путем панического бегства. Его решимость была сродни тому, что испытывали в 1938 году англо-французы, не допуская распространения войны за пределы Чехословакии. Это было поощрение «крокодилу» оборотиться к другой жертве.
Была ли у советского руководства другая возможность защитить себя, нежели заключение пакта о ненападении с Германией? Суриц и Потемкин предлагали такую в мае, но Молотов не согласился. Британское правительство было расколото и колебалось. Французы были более податливы, но им не удалось убедить британцев следовать своим курсом, взамен они сами последовали за Лондоном. И что уж говорить о Польше: утес, на котором держалась вся коллективная безопасность, в 1938 году — агрессор, в 1939 году — жертва. Мог ли Советский Союз отказаться от пакта о ненападении с нацистской Германией, когда французское и британское правительства отвергали «всеобъемлющий» альянс, а Польша просто до самого конца плевала на предложения о советской помощи?
Стоило ли советскому правительству еще подождать англичан? Антиумиротворители в Британии, в особенности Черчилль, в конце концов взяли бы верх, как предсказывал Майский. Может быть позиция Советов была недостаточно гибкой, несмотря на всю надменность и скрытность англичан и французов? Ответ скорее всего в том, что пусть позиция была негибкой, но она была оправданной. Может быть искусным лавированием и можно было добиться того, чего хотели Советы — как и предлагали Суриц и Потемкин — если бы у Молотова хватило терпения играть в такие игры. Но у Сталина явно не хватило. Война была неизбежна и немцы просто предложили Молотову выбирать себе друзей. Вот как писал он об этом в своих воспоминаниях:
«Если бы мы не вышли навстречу немцам в 1939 году, они заняли бы всю Польшу до границы. Поэтому мы с ними договорились. Они должны были согласиться. Это их инициатива — пакт о ненападении. Мы не могли защищать Польшу, поскольку она не хотела с нами иметь дело. Ну и поскольку Польша не хочет, а война на носу, давайте нам хоть ту часть Польши, которая, мы считаем, безусловно принадлежит Советскому Союзу». 79
И кроме того, в свете британской скрытности и французской слабости, не был ли чреват «западный» выбор Советского Союза огромной опасностью? Чемберлен не желал альянса с Советским Союзом. По его собственным признаниям, только давление общественного мнения и парламента вынуждало его всегда заходить дальше, чем он хотел, но и тогда он продолжал противиться альянсу и не очень горевал, когда переговоры провалились. Как раз в то время, когда немцы обхаживали Молотова, Чемберлен обратился к Гитлеру с предложением о переговорах — если бы только тот мог прекратить свои угрозы и сдержать в узде свою армию. Да, британская политика эволюционировала в 1939 году, но Чемберлен, Вильсон и Галифакс (может быть, временами и в меньшей степени) среди прочих, упорствовали и двигались к более твердым взглядам с большим трудом. Что тогда можно сказать о Франции? Бонне никто не доверял, а Даладье был «быком с улиточьими рогами». Мандель, который регулярно виделся с Сурицем, поощрял твердость советской позиции, ибо только такая позиция могла не позволить французскому руководству увильнуть от настоящего альянса.
Читать дальше