Алексей Литвин: Красный и белый террор в России. 1918–1922 гг.

В. Г. Короленко записал в дневнике 24 июля 1919 года: «Нет, не восхвалять надо террор, а предостерегать против него, откуда бы он ни исходил. Если бы он мог принести пользу большевистской революции, то так же полезен был бы и ее противникам… И благо той стороне, которая первая сумеет отрешиться от кровавого тумана и первая вспомнит, что мужество в открытом бою может идти рядом с человечностью и великодушием к побежденному» [17].

Подобные свидетельства защитников общечеловеческих, гуманных ценностей можно продолжить [18], и все-таки их намного меньше высказываний адептов классовой ненависти и непримиримости, оправдания действий красных и белых времен гражданской войны в России. В основе последних — дискуссии тех лет между социал-демократами.

Г. В. Плеханов, в начале века наряду с Лениным не видевший греха в убийстве своих политических противников, после прихода к власти большевиков и обысков у себя в доме мнение изменил. В январе 1918 г. он писал в газете «Наше единство», что «употребление террористических средств… есть признак шаткости положения, а вовсе не признак силы. И уж во всяком случае, ни социализм вообще, ни марксизм в частности тут совершенно ни при чем». Тем более что, по мнению Плеханова, диктатура большевиков была диктатурой группы людей, а не трудящегося населения [19].

Ю. О. Мартов, один из основателей РСДРП, пытавшийся примирить социалистов в октябре 1917 г., решительно выступил против большевистских смертных приговоров их политическим противникам. В специально написанной статье «Долой смертную казнь!» (июль 1918 г.) Мартов обличал большевистское руководство: «Как только стали они у власти, с первого же дня, объявив об отмене смертной казни, они начали убивать. Кровь родит кровь. Политический террор, введенный с октября большевиками, насытил кровавыми испарениями воздух русских полей. Гражданская война все больше ожесточается, все больше дичают в ней и звереют люди, все более забываются великие заветы истинной человечности, которым всегда учил социализм. Там, где власть большевиков свергают народные массы или вооруженные силы, к большевикам начинают применять тот же террор, какой они применяют к своим врагам» [20].

Первые акты насилия по отношению к инакомыслящим, проводимые советским правительством, вызвали протест Р. Люксембург, К. Каутского, многих мировых политиков и общественных деятелей, тысяч жителей России [21]. Наиболее острой была тогда возникшая полемика между Каутским с одной стороны, Лениным и Троцким — с другой.

Знавшие Ленина и встречавшиеся с ним отмечали его приверженность к крайним мерам насилия [22]. Это у Ленина Сталин воспринял осуждение индивидуального и поощрение массового террора, заложничества, власть, опирающуюся на силу, признание государственного произвола высоконравственным делом. Ленин, Троцкий, Бухарин и другие сподвижники вождя пытались подобную античеловеческую практику обосновать. Это нашло особое отражение в их книгах, направленных против работ Каутского, обвинившего большевиков в том, что они первыми применили насилие по отношению к другим социалистическим партиям и создали ситуацию, при которой «оппозиции осталась только одна форма политического выступления — гражданская война» [23].

Каутский выступил тогда с тремя книгами, в которых рассматривались проблемы террора и насилия в Советской России. Выводы первой парировал Ленин, второй — Троцкий, тогда Каутский специально ответил Троцкому [24]. Оппоненты стояли слишком на различных позициях и занимали различное общественное положение в своих, странах, чтобы в чем-то могли согласиться. Ленин и Троцкий захватили власть, пользовались и оправдывали те методы действий, которые эту власть им помогали защищать и утверждать. Они строили новый политический и экономический порядок, который привел к созданию тоталитарного государства в России [25]. Их непримиримость к любой иной альтернативе не способствовала отдельной личности самостоятельно, свободно решать свою судьбу.

Ленин исходил из того, что «польза революции, польза рабочего класса — вот высший закон», что только он — высшая инстанция, определяющая «эту пользу», а потому могущая решить все вопросы, в том числе и главный — право человека на жизнь и свободную деятельность [26]. Принципом целесообразности средств, применяемых для защиты власти, руководствовались Троцкий, Бухарин [27]и многие другие партийно-советские руководители. Причем все они считали для себя естественным произвольно распоряжаться жизнями людей. Троцкий это право защищал и после окончания гражданской войны, когда на вопрос: «Оправдывают ли вообще последствия революции вызываемые ею жертвы?» — ответил: «Вопрос теологичен и потому бесплоден. С таким же правом можно перед лицом трудностей и горестей личного существования спросить: стоит ли вообще родиться на свет?» Троцкий был убежден, что революционер должен добиваться своих целей всеми средствами: вооруженным восстанием, терроризмом, подавлением оружием всех попыток вырвать у него власть. Особенно полезен, по его мнению, террор, устрашающий тысячи людей, сламывающий их волю. А так как красный террор направлен против сторонников старой России, то для коммунистов его проведение вполне оправданно. Устрашение есть могущественное средство политики [28].