Луис Ламур: Человек с разрушенных холмов

- Да черт с ним, со всем этим, - раздраженно оборвал я.

Вокруг было темно и спокойно, когда мы въехали во двор ранчо "Стремени". Свет горел только на кухне, и на наше появление в загоне заржала лошадь.

- Как ты думаешь, тут найдется что-нибудь поесть? - с надеждой спросил я.

- Посмотрим. Для чего-то горит свет, - отозвался Фуэнтес.

Мы с ним загнали лошадей в загон, и я швырнул на крыльцо седельные сумки и свернутую постель.

В доме на столе стояло блюдо с холодным мясом, лежали хлеб, масло и пара больших кусков яблочного пирога. На плите грелся кофейник, поэтому, прихватив тарелки и вилки, мы молча уселись друг против друга, преисполненные чувства признательности.

- Тот парень в салуне, - продолжил развивать тему Фуэнтес, - говорил мне, что всадник вроде как просто проезжал мимо... верхом на черноногом коне.

- Он бы лучше не открывал рот.

- Он доложил это только мне! - Глаза Фуэнтеса хитро сузились. - Они тебя поджидали, Ларедо и Сонора? - спросил он уже серьезно.

- Близнец Бейкер заплатил им, чтобы они убили всадника на лошади с клеймом "Стремени". Имя не упоминалось.

- Этот, из салуна, говорил, что ты знал одного из них?

- Пару раз играл с ним в покер. Но он никогда не был мне другом. Он и Сонора взяли вперед деньги за работу. И часть потратили.

Фуэнтес отвалился от стола.

- В тот раз... в покер, кто выиграл?

- Он.

- Вот видишь? Никто все время не выигрывает - ни с девушками, ни с оружием, ни в покер. - Мы вышли наружу, под звездное небо, и Фуэнтес закурил сигару. - Никто... даже ты.

Я посмотрел на него.

- На сей раз парень, который уезжает, - ты. Девушка выйдет за другого, но будет вспоминать о тебе как о доблестном герое, прибывшем из бескрайней дали, а потом так же доблестно укатившем в бескрайнюю даль.

- Ты пытаешься мне что-то сказать?

- Энн Тимберли выходит замуж за Роджера Бэлча. Ты что, еще не понял?

- Два больших ранчо по соседству друг с другом. Это впечатляет.

- А Майло Тэлон всего лишь странствующий ковбой. Ты не рассказывал о своем ранчо, амиго?

- Никому не говорил и не собираюсь.

- Да, такие вот дела. А теперь, по-моему, нам следует поспать.

- Харли и Ропер со стадом? - спросил я.

- Ну да.

- А как Джо? Все еще в доме?

- Пока там. - Фуэнтес щелкнул пальцами. - Ах! Совсем забыл. Тут тебе пришло письмо. Оно у меня в кармане куртки, а она осталась висеть на седле. Утром отдам.

- Будь добр, Тони. Отдай сейчас.

- Сейчас! Ну конечно! - Он пошел к загону, а я, подобрав свое изуродованное одеяло, направился к бараку. С минуту я стоял, впитывая в себя ароматы ночи и отыскивая знакомые звезды. Потом очень осторожно толкнул носком левого сапога дверь и швырнул одеяло внутрь.

Вспышка пламени прорезала ночь, и громовой раскат ружейного выстрела резанул по ушам. В тот же момент моя рука выхватила револьвер, и я послал три пули туда, где находилось извергшее пламя жерло.

Подавшись назад, я ждал с оружием наготове.

Долгое замедленное мгновение тишины, потом - глухой звук упавшего винчестера, треск рвущейся одежды и грохот падения чего-то тяжелого.

И снова все стихло в ночи.

- Амиго? - раздался позади меня голос Фуэнтеса.

- Все в порядке, амиго, - отозвался я.

Он вышел вперед, и мы вместе стояли в темноте, поглядывая то на дом, то на барак. Уходя, мы задули на кухне лампу, а теперь никто не зажег ее и даже не полюбопытствовал, что случилось.

- Проеду несколько миль и разобью лагерь. Пойду оседлаю каурого, сказал я.

- Ты знал, что он там? - спросил Фуэнтес.

- У дверей кухни стояла винтовка с раздвоенным прикладом. Это была его роковая ошибка. Оставить его там. Я догадался, что он поджидает меня в хижине.

- И поэтому послал меня за письмом?

- У меня с ним свои счеты.

- Muchas gracios, amigo [Спасибо, друг (исп.).].

В загоне я оседлал каурого.

- Мы едем вместе, amigo... bueno?

- Почему бы и нет? - ответил я.

Он улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

Дверь дома со скрипом отворилась, и старческий голос позвал в ночи:

- Джон?.. Джон... Близнец?

Ответа не последовало. Его и не могло быть.

Мы с Фуэнтесом выехали со двора ранчо.

Когда наступило утро, а до станции почтовых дилижансов оставалось уже не так далеко, Фуэнтес вспомнил:

- А письмо, амиго?

Оно было написано женским почерком.

Я надорвал край.

"Мне понравилось танцевать с вами. Скоро устраивается еще один вечер. Вы пригласите меня?

Хина Бенн".

Возможно, не в тот день, в другой, когда-нибудь не в столь отдаленном будущем.