Луис Ламур - Конагер

Отведя лошадь в загон, Кон присоединился к остальным. Нежа в негнущихся пальцах чашку с кофе, чувствовал себя замерзшим и усталым. Если оставаться зимовать в этих краях, надо хоть куртку из овчины или бизоньей шкуры себе сообразить, а уезжать, когда Кайова ведет воинственные речи, нет резона... Придется повидаться с ним. Может, все треп, однако кто его знает...

В промежутке между двумя чашками, в ожидании бобов и кукурузной лепешки, он стянул с себя сапоги. На носках обнаружилась новая дыра. Это напомнило ему анекдот о ковбое, который как-то раз по весне собрался помыть ноги и увидел на себе вторую пару носков, о которых не знал.

Кон снова наполнил свою чашку и отхлебнул кофе, глядя в огонь. В пламени, плясавшем в очаге, сконцентрировался целый мир уюта, а он последнее время повсюду ловил его признаки.

Станционному смотрителю было лет пятьдесят, если не больше, а конюх еще старше, однако они сумели найти свой очаг. Чем дальше, тем тяжелее становится жить бродягой. Холод донимает, все неприятней ночевать на голой земле. Человеку в его возрасте следует обязательно обзавестись домом каким-нибудь местом, где можно повесить шляпу на гвоздь в ожидании заката.

Не так страшен закат, если, ожидаешь его в своем гнезде, с миром в душе, глядя на свой пасущийся скот. Кон повертел сапоги. Каблуки стоптаны, подметки истончились. Какая удача, что он наездник, а не пешеход, а то бы они в момент развалились.

Он никогда не имел своего дома. Его мать умерла, когда ему исполнилось четыре года, а отец подрядился на строительство железной дороги и не вернулся назад. Кона взяли к себе тетушка с дядюшкой, но он за это на них работал. Господь милостивый, как работал! Тетушка не упускала случая напомнить ему, что его отец не вернулся... Что ж, очень многие, ушедшие на Запад, не вернулись. Их ли в том вика?

И совсем необязательно числить гибель их на совести краснокожих. Многих свела в могилу холера, еще больше - голод и жажда; кого-то убили типы, подобные Кайове Стейплзу, охотники за репутацией. Если человека, едущего в одиночку, сбросит посреди прерии лошадь, или он окажется на пути несущегося стада бизонов, и его поднимет на рога бык, или он не справится с течением, переправляясь через реку... на Западе можно погибнуть сотней способов, и ни один не лучше других. Он и сам, похоже, кончит жизнь подобным образом.

Кто-то подлил кофе ему в чашку, и он, не поднимая глаз, пробормотал слова благодарности. Пальцы его начали согреваться. Самое ужасное в этой стране - то, что она раскаляется днем и вымерзает ночью.

Пора искать место, где провести зиму. Ему не требовалось ощупывать карман, чтобы вспомнить, что у него там ровно два доллара. Два одиноких серебряных доллара, и сколько бы ему ни заплатили за эту работу - надо, пожалуй, пристроиться в каком-нибудь новом скотоводческом хозяйстве.

Двадцать два года... как долго... и ничего впереди: только лишаются упругости мускулы, быстрее приходит усталость, труднее сопротивляться холоду. Он забивал костыли на железной дороге, изготавливал шпалы на пилораме, нанимался по контракту на проходку шахт, участвовал в строительстве пары горных дорог в Колорадо, ездил возницей в Санта-Фе. Отдал четыре года службе в армии во время Гражданской войны и дослужился до сержанта; дважды был ранен, уцелел под Андерсонвилем; дрался с индейцами в Дакоте и Вайоминге; гонял скот в Техасе, в Аризоне, в Небраске. Тяжелый труд и мучительное одиночество - и он не знал ничего другого с тех пор, как кончилось детство.

Когда ты молод и глуп, все кажется легким и простым, а жизнь - вечной. Сидя в седле, он часто мечтал о девушках, обычно об одной - лицо ее менялось, но она была обязательно в него влюблена, а он жаждал умереть за нее... Вот только почему-то они так и не встретились.

Его никогда не интересовали женщины с границы, хотя он имел с ними дело. Одна девушка в Миссури, куда он пригнал однажды скот, даже запала в его сердце. Только она вышла замуж за гвардейца и успела родить ребенка, пока он снова попал туда. И слава Богу, решил тогда Кон, все же она не совсем в его вкусе - так он пытался себя утешить. А теперь ему уже тридцать пять, и владеет он разве что своими штанами да седлом; а женщины не влюбляются в того, кто не имеет ничего и едет в никуда.

Такие невеселые мысли крутились в его голове, пока он управлялся с бобами и необыкновенно жестким мясом, подбирал куском лепешки подливку и поглощал кофе. Без него Кон не мог жить и любил черный и горький.