Луис Ламур - Ситка

- Ты долго спал, - прокомментировал Фад.

Молодой человек взглянул своими черными глазами на Фада, но промолчал. Сэм начал сдавать, и Жан догадался, что Сэм побаивается этого человека. К Фаду он относился с привычным презрением, однако в молодом человеке было нечто такое, что заставляло проявлять по отношению к нему осторожность.

- Кто этот пацан, - спросил он вдруг, глядя в карты. Сэм неторопливо и детально объяснил. Молодой человек не смотрел на него и не прерывал, он просто слушал.

- Нам надо иметь информацию, - закончил Сэм, - а нам самим в деревнях показываться нельзя. Особенно тебе, да и мне с моим шрамом. Остались еще люди, которые помнят, как я заработал этот шрам.

- Меня никто никогда не видел.

- Они знают твою семью, Ринг. Они видели твоего отца и брата, а ты похож на них, как две капли воды.

Жан, засыпая от усталости, кивал головой, затем внезапно проснулся. Остальные играли в карты. Сэм по-доброму глянул на него, потом качнул головой в сторону лежанки.

- Иди отдохни, мальчик, сон тебе не помешает.

Он ничего больше не мог сделать. Где бы ни был сейчас Роб Уокер, все было в его руках, а Жан ужасно устал. Едва коснувшись головой одеяла, он заснул.

Много позже он открыл глаза и обнаружил, что в комнате темно. Он прислушался, но не услышал ни сопения, ни храпа. Он осторожно сел и огляделся в темноте. Он был один... Каменный дом был пуст.

Быстро поднявшись, Жан подошел к двери. Она была заперта снаружи. Земляной пол оказался твердым, как цемент, и он знал, что камни стены были глубоко вкопаны в землю. Если бы даже у него было, чем копать, ему понадобилось бы немало часов, чтобы прокопать дыру, в которую можно пролезть. Окно было крепко заколочено и к тому же слишком маленькое. Когда Жан перебрал все способы побега, он сел на пол и уставился на дырочку от выпавшего сучка. Снаружи все еще было темно, но он, должно быть спал долго. Скоро рассветет.

Глава 4

Подойдя к дороге Милл Крик, Роб Уокер плакал от страха и изнеможения. Гребень оказался почти непроходимым переплетением колючей ежевики, острых скал и согнутых ветром сосен. Он лежал на камнях под белым светом луны, одинокий и несчастный и никак не мог отыскать тропинку, о которой ему несколько месяцев назад говорил Жан.

Над ним высились призрачные тени сосен, Роб начал карабкаться по острым скалам и пробираться сквозь кусты к дороге. Ветки рвали одежду и дважды он упал, содрав кожу на щеке. Вереск цеплялся за брюки, тем не менее, он шел вперед, зная, что Жан в опасности, что надо привести помощь.

Когда, наконец, он добрался до дороги, он задыхался - весь в царапинах и синяках, в порваной одежде. Перед ним в ленном свете широкой белой полосой лежала дорога, с одной стороны ее окаймляла черная стена заболоченного леса, с другой стояла ограда пастбища. За пастбищем протекал ручей Милл Крик, и воздух был сырым и прохладным. Роб с трудом побежал. Бок резала боль, потому что он выдохся еще тогда, когда пробирался по гребню, но его подгонял ужасный страх, заставивший его забыть об усталости.

Он не имел понятия, сколько прошло времени. Когда они с Жаном пошли по следам незнакомца, был ранний вечер, а когда лежали перед каменным домом, уже стемнело. Чтобы обогнуть дом и забраться на гребень, ему понадобилось по крайней мере час, потому что сначала он тихо крался, прежде чем решил, что шум не услышат люди в доме, и пошел быстрее. Не меньше мере двух часов ушло у него, чтобы дойти до дороги, а может быть, даже больше, поскольку он много раз останавливался перевести дыхание и вслушаться в звуки ночи.

В первый раз он не был дома после наступления темноты, и его родители, конечно, тревожатся. Они были не слишком снисходительными, и само собой разумелось, что прежде чем начнет темнеть, он обязан находиться во дворе или в доме. Наконец, не в состоянии больше бежать, он перешел на шаг. Больше всего ему хотелось остановиться, сесть, лечь. Он никогда еще так не уставал. Этим утром мать надела на него свежую рубашку, а теперь она была грязная, рваная, перепачканная пятнами крови.

Далеко впереди на дороге он заметил огонек. Это дом старого Ченсела, через четверть мили стояла таверна, а чуть дальше, буквально в нескольких шагах находился его собственный дом. Наконец, он пробежал по тропинке и ворвался в дверь.

Мать поднялась из-за стола с залитым слезами лицом, а отец, который мерил шагами комнату, как делал всегда, когда беспокоился, резко повернулся, готовый отругать сына. но когда он увидел лицо мальчика и его порванную одежду, слова замерли у него на губах.