kastelno: Верден. Мясорубка дьявола.

Следующие дни оказались подлинным кошмаром. Время вероятно замедлило свой ход, здесь, в прифронтовом лазарете. Жуткая вонь от грязных, окровавленных человеческих тел, сочащихся гноем, исходящих дерьмом, рвотой, мочой и кровью, захлебывающихся животным стоном. Противное ощущение собственной полной беспомощности… Головокружение, помноженное на утки, вливания, клизмы, перевязки… Медицинский персонал, в заляпанных пятнами крови халатах, засыпающий на ходу от кошмарной усталости. Мука процедуры подкожных вливаний: ежедневно, толстыми иголками мне под кожу заливают то, что спасает человеческий организм от обезвоживания. Боль страшная, я каждый раз даю себе слово терпеть молча, но ни разу не смог сдержать стонов.

Хуже всего то, что клизмы и иголки, помогая телу выдержать отсутствие воды, совершенно не решают проблему адской жажды. Высохший язык уже не может ворочаться во рту, наверно я так и сдохну здесь без глотка воды. Обычной воды, которую я вижу в мертвенно–бледном сонном забытье, за одну каплю которой я не раздумывая отдам душу. Мадам Сорель постоянно обтирает мне лицо мокрой тряпкой, что ласково приговаривая в полголоса. Она всегда что–то тихо говорит, однако я уже давно ничего не могу разобрать.

Но на пятый день совершилось чудо. К моей койке подошли два врача и медсестра, с бутылочкой и столовой ложкой в руках. В радостном безумии я собирался рванутся к ней, но куда там, один из эскулапов враз пресек мое рвение крепко схватив меня за здоровое плечо. С превеликими предосторожностями мне протянули столовую ложку воды. Я выпил эту волшебную влагу с большим трепетом, чем принимал в детстве святое причастие. Господи, вот оно, настоящее счастье! Не богатство, ни слава, ни почести, а обычный глоток воды! Волшебной, чистой и до безумия желанной! А все остальное просто бред собачий, наглое и неприкрытое вранье! Стоявшие у изголовья врачи с тревогой смотрели на меня, но затем с одобрением закивали головами, перебрасываясь какими–то неизвестными словами. Меня не скрутило в приступе страшной рвоты, и это главное. Судя по их реакции, я наверное окончательно пошел на поправку. С этого дня жизнь стала потихоньку налаживаться. Стали маленькими дозами давать попить, а потом наступил полный праздник – принесли паровую котлетку! Да о большем счастье я и мечтать не мог! От таких королевских условий сознание постепенно возвращалось, затуманенный постоянной жаждой мозг, стал медленно обретать ясность Почему в нормальных условиях человек никогда не задумывается о том, что для счастья нужно совсем немного, порой просто поесть и попить! Все–таки мы и в самом деле странные создания.

Строго говоря, мне крупно повезло. Всего–то осколок на излете в брюхо словил. Ранение в живот оказалось пустяковым, поэтому мое сидение на вливаниях через клизму и стальные иголки оказалось совсем не долгим. Немногим меньше недели. А при тяжких ранениях брюшной полости пить не дают гораздо дольше… Что испытывает при этом кошмаре человек, я не хочу не думать, не предполагать.

А в госпитале идет беспрестанное, круглосуточное движение. Кого–то отправляют в тыл, новых бедолаг укладывают на освободившиеся места, ну а других уносят вперед ногами. Беспрестанно осмотры, короткие приказы врачей, перевязки, уколы обезболивающего, вонь, утки, стоны, кровь, плач, молитвы, проклятия… Тех, кому не помогло врачебное вмешательство, уносят в специальное помещение. Свою смерть они встречают там, отдельно от остальных. Если к тяжко раненому неожиданно явились санитары с носилками – все понятно сразу. Беднягу ждет скорый конец. Их всегда уносят в беспамятстве, глуша перед выносом сильной дозой морфия. Правда однажды дурман не подействовал. То ли вкололи мало, то ли еще что. Но оказавшись на носилках парень очнулся. И понял все. Захлебываясь слезами, он тихим голосом просил пожалеть его, оставить здесь, никуда не уносить. Несчастный пытался брыкаться, не дать ему сделать второй укол, он полушепотом взывал к Богу, он умолял санитаров, он звал нас на помощь… Но второй шприц с морфием успокоил беднягу. Его унесли. Эта жуткая сцена потрясла всех. Кроме работников госпиталя, разумеется. За время войны они навидались всякого.

Когда все это слышал и видел через призму дурного забытья, было легче. Теперь голос прифронтовой лазаретной действительности оглушительно зазвучал для меня в полную силу. Но, слава Богу, ненадолго. Еще через день мне разрешили попробовать приподняться. Торжественная процедура опять проходила под присмотром врача и медицинской сестры. Здоровой рукой я ухватился за металлическую раму, расположенную над кроватью, и медленно, с мучительной болью оторвал спину от койки. Эксперимент закончился удачно: подниматься выше не разрешили, но огласили вердикт. Я точно пошел на поправку, теперь долечиваться можно в тылу. Через несколько часов меня санитарной машиной отправят в Бар–де–Люк, ну а оттуда дальше, поездом, отвезут в далекий тыл.