Андрей Снесарев - Жизнь и труды Клаузевица

Вторая половина части, 11–18 главы, является менее разработанной и мало связанной в своих частях. В ней автор подходил к тому, что у догматиков является главным центром теории, т. е. к принципам — сосредоточение сил во времени и пространстве, экономия сил — но, не установив к ним своего отношения (тайна, унесенная в могилу), Клаузевиц ограничивается чисто эпизодическим их упоминанием. Внимательное изучение творений военного философа легко обнаружит, что он чувствовал принципы, понимал их и даже рекомендовал [330] Хотя бы под формой определенной «точки зрения, с которой весь ход событий должен рассматриваться и обсуждаться и на которой затем нужно стоять». , но полемическое настроение, с одной стороны, и опасность не увязать теорию в одно целое, с другой, удержали его от более определенной позиции.

Как особенность III части, мы в ней не найдем ни развития идеи об операционной линии, ни главы о маневре. И если современная мысль необщим хором пожалеет о первом упущении, то забвение или пренебрежение к наиболее тонкому и блестящему орудию стратегии, т. е. к маневру, является ничем не объяснимым провалом в стройной системе Клаузевицкого мышления. Такой просчет в анализе и многократных наблюдениях военного философа является чем-то в такой мере парадоксальным, что критика не может даже найтись в тех или других подходах к объяснению странного научного помрачения… Конечно, банальные выходки по этому поводу со стороны Камона, как и все банальное, мало помогают разгону идейного тумана.

Четвертая часть содержит в себе анализ боя. Часть стоит на перепутье между стратегией и тактикой и представляет собою нечто переходное, еще не устоявшееся. Как вполне естественно, Клаузевиц дух Наполеоновской эпохи постиг, прежде всего, в области тактики, почему картина «современного боя» обрисована им по Наполеону; да и глубокий порядок, в частности, значение резервов, постигнуты им к 1818 г. были уже вполне. Нужно отметить, что еще [за] шесть лет перед этим великий теоретик оставался под большим влиянием Фридриховской тактики , признавал даже еще нормальные боевые порядки… Был в значительной степени фридриховцем. В третьей и четвертой главах автор пробует установить теоретические основы боя и, прежде всего, тройную лестницу достижений: первое — потеря пространства и истощение резервов ( потеря сил и территории ), второе — нарушение порядка, мужества, доверия и т. д. ( моральное потрясение ), что поднимает на одной стороне вопрос «может или нет быть продолжено сражение», и третье — завершение боя, когда время утилизируется (в процессе преследования), чтобы реализировать победу в виде захваченных орудий, пленных и т. д.

Согласно с этим тройным видом достижений автор оттеняет три же вида решений со стороны полководца: установление (Feststellung) боя (по месту, времени, количеству примененных сил), т. е. решение стратегической предпосылки о бое, что органически в последующем должно быть связано с его использованием; налаживание (Anlage) боя, т. е. распорядок его по направлению наносимого удара, что лучше должно подготовить использование боя — процесс мысли, лежащий на пути между стратегией и тактикой, и распределение средств (Anordnung) в бою, что помогает первому достижению — захвату местности и истощению сил у врага — и что относится уже к области чистой тактики.

Эта принципиальная установка боя в наши дни потеряла большую долю своей свежести, да и в свои дни не была особенно удачной, — в истории огромных влияний Клаузевица тактической стороне принадлежало вообще очень скромное место. Гораздо ценнее последующие главы четвертой части, особенно главы (9-11) о генеральном сражении, а также 12-я — «стратегические средства для использования победы», которые принадлежат к наиболее блестящим и ярким главам из всего труда. В них с особым подъемом отражена главная идея Клаузевица о «кровавой энергии» на войне, о напряжении вовсю, о терпении до конца, что выделяет его на особое место среди всех теоретиков, что является главным поучением в его труде и что делает его истинно великим, извиняя все его возможные слабости мышления.

Что касается до основной идеи генерального боя, то после Мировой войны ее нужно признать значительно поблекшей или, по крайней мере, поставленной на очередное испытание. Решительный момент войны в наши дни подготовляется не одним боем, как бы он ни был грандиозен, а сложной серией боев, одновременно сопровождаемых рядом других средств — политических, экономических, агитационных; и результаты для окончательного удара подготавливаются теперь не на одних только полях сражений, а всюду — в стране, населении, экономике и т. д.; наступает какой-то общий надлом, за которым, уже в форме простого парадирования войск с Ватерлооским барабанщиком во главе, следует печальный конец. Такие случаи, как сербский поход осенью 1915 г., когда длительный «генеральный бой» сыграл свою старую роль, вероятно, будут редкими исключениями.