Михаил Постников - Критическое исследование хронологии древнего мира. Библия. Том 2

Хотя в официальной биографии Луки Элладского нет никаких намеков на литературные труды вообще, и евангелия в частности, отсутствие лучших кандидатур заставляет признать его евангелистом.

Итак, можно полагать, что евангелистами были следующие святые:

1. Марк Афинский (? — 684 г, или 725 г.)

2. Иоанн Дамаскин (? — 776 г.)

3. Феодор (Матфей) Студит (759 г. — 826 г.)

4. Лука Элладский (850 г. — 946 г.)

Правильность этих отождествлений подкрепляется тем, что обнаружившаяся последовательность четырех канонических евангелистов совпадает с той, какая установлена текстологическим анализом (см. § 1 настоящей главы).

Таким образом, получается, что период нового евангельского творчества, возвестившего новую религиозную идеологию, является непосредственной прелюдией к крестовым походам,которые, следовательно, начались сразу после распространения в Европе евангельской системы взглядов, когда чтение евангелий вошло в ритуал христианской службы. Как пишет Морозов: «Без этой естественной прелюдии и сами крестовые походы делаются как бы висящими в воздухе и отделенными от своего естественного основания, евангельского учения, тысячелетним пустым промежутком. Действительно, если евангелия писаны в I в. н.э. и читались по всем христианским церквам, то как могли они не вызвать еще в VIII веке всеобщего христианского отпора магометанам, будто бы захватившим в предыдущем столетии и самый гроб их Бога? А если христиане молчали более 400 лет, то как могло случиться, что в 1096 г. какой–то Вальтер Голяк вместе с юродивым Петром–пустынником достигли своими безграмотными речами на городских улицах того, что «благородные рыцари», побросав своих «прекрасных дам», как сумасшедшие бросились за ними в далекие пустыни, где и погибли почти поголовно? Почему и вслед за этой катастрофой стремление христианских принцев и королей в эти дикие страны не прекращалось почти целых два столетия, разбиваясь, как волны, о географические преграды и о полную невозможность основать на прибрежьях Мертвого моря какое–либо культурное государство, способное защитить себя со стороны Египта или Месопотамии?…. Крестовые походы немыслимы психологически,если только мы удалим их евангельский фундамент не только в 1 в. н.э., как делают теперь, но даже и в V век» ([1], стр. 513—514).

Конечно, этот анализ Морозова страдает односторонностью, не учитывает социально–экономических причин крестовых походов. Но психологическую невозможность крестовых походов при отнесении евангелий в I век он уловил, конечно, правильно.

Можно еще добавить, что именно XI век характеризуется внедрением в церковную организацию ряда евангельских положений (это так называемая «церковная революция XI века», о которой мы еще будем много говорить в гл. 16).

Наконец, правильность датировок Морозова подтверждает и тот факт, что все дошедшие до нас рукописные евангелия принадлежат самое раннее XI веку.

Отождествление Иисуса Христа с Вакхом–Дионисом кажется шокирующим только на первый взгляд. Более внимательное рассмотрение обнаруживает поражающие черты сходства римско–греческого пантеона с христианским. В сущности это сходство общеизвестно. Например, оно неоднократно обыгрывалось в художественной литературе (скажем, А. Франсом). Однако никаких серьезных выводов из него не делалось, поскольку инициатива исследователей сковывалась априорным представлением, что эти культы произрастали не только в разных местах, но и в разное время. Максимум, на что осмеливались исследователи, это признание определенной монотеистичности греко–римской религии. «Еще в середине XIX в. немецкий историк религии Ф. Велькер изображал всех богов олимпийского пантеона как «многие варианты или ипостаси небесного бога Зевса, рассматриваемого в качестве чистейшего представителя монотеистической идеи» ([109], стр. 120—121). Но эти взгляды, как слишком революционные, не получили широкого распространения, и, например, Крывелев безапелляционно навешивает на них ярлык «буржуазности» (там же).

Конечно, является ли Юпитер–Зевс«чистейшим представителем монотеистической идеи», можно спорить, но фактом является то, что его образ имеет много общего с образом Иеговы–Громовержца, что находит свое выражение не только в наличии у них общих атрибутов (например, владении молнией и громом), но и общих чертах характера (мстительность, капризность и т.п.). Как мы уже в своем месте отмечали, имя Юпитер состоит из двух частей: Ю—питер, вторая из которых является фонетическим вариантом слова патер—отец, а первая представляет собой сокращение от Иовис ß Иеве = Иегова. Таким образом, имя Юпитер в расшифрованном виде означает Бог–Отец.