Михаил Постников - Критическое исследование хронологии древнего мира. Античность. Том 1

Таковы светлые стороны этого замечательного человека. Посмотрим теневые.

Великий писатель имел отвратительный характер, который перессорил его со всеми литературными знаменитостями эпохи (Ауриспою, Гуарино, Виссарионом, а в особенности Филельфо и Валлою). Впрочем, в полемике все эти большие люди ничуть не лучше своего ядовитого и свирепого соперника. Полициан зовет Поджо «самым злоречивым человеком на свете: всегда–то он либо на государей наскакивает или обычаи человеческие атакует, без всякого разбора, либо писания какого–либо ученого терзает, — никому от него нет покоя!» Кажется, был весьма сластолюбив и к старости вырастил эту страстишку свою в изрядное бесстыдство. Женился стариком на молоденькой и в трактате «Надо ли жениться старикам», посвященном. Козьме Медичи, цинично объяснял свою женитьбу афоризмом, что никогда не поздно человеку найти путь к порядочному образу жизни…

В Констанце, всюду живет он широкою жизнью гуляки и бабника, большой любитель непристойных картин, рассказов и стихов, а в старости и сам их усердный и разнузданный сочинитель, чем жестоко попрекает его Валла. Словом, в ученом этом перед нами такой же большой талант жить в свое удовольствие, как большой талант творческий: типичный флорентийский барин, эстет и буржуа, эпикуреец XV века, с красивою мечтою и низменною жизнью, человек–вулкан, из которого то брызжет живой огонь, то течет вонючая грязь» ([8], стр. 358—363).

«Широкий образ жизни стоил Поджо Браччолини дорого, превосходил смолоду его средства и заставлял его вечно нуждаться в деньгах. Источником добавочных доходов явились для него розыски, приготовление и редактирование списков античных авторов по подлинным манускриптам. В XV веке, с жадностью устремившемся к воскресающей древности, это была очень доходная статья. При содействии флорентийского ученого, книгоиздателя и книгопродавца, Никколо Никколи (1363—1437), который в то время был царем литературного рынка, Поджо Браччолини устроил нечто вроде постоянной студии по обработке античной литературы и привлек к делу целый ряд сотрудников и контрагентов, очень образованных и способных, но сплошь — с темными пятнами на репутациях: тут — Чинчо Римлянин, Бартоломео ди Монтепульчано, Пьеро Ламбертески. Никколо Никколи кредитовал Поджо оборотным капиталом и служил агентом по сбыту манускриптов, то есть, собственно говоря, был его издателем — и очень ревнивым и повелительным. Это был человек властный и вспыльчивый. Он умел скручивать в бараний рог даже таких литературных тузов, как Леонардо Аретин, Мануил Хризолор, Гварино и Ариспа, которых Никколи, когда поссорился с ними, просто–таки выжил из Флоренции.

Первые свои находки Поджо Браччолини и Бартоломео ди Монтепульчано сделали в эпоху Констанцского собора, когда низложение Иоанна XXIII поставило их, как упраздненных папских секретарей, в весьма критическое положение. В забытой сырой башне Сен–Галленского монастыря, «в которой заключенный трех дней не выжил бы», им посчастливилось найти кучу древних манускриптов: сочинения Квинтилиана, Валерия Флакка, Аскония Педиана, Нония Марцелла, Проба и др. (подчеркнем, что все эти авторы были найдены здесь впервые. — Авт.). Открытие это сделало не только сенсацию, но и прямо–таки литературную эпоху. Нет никакого сомнения, что Никколи, которому досталась из этого сокровища львиная доля, хорошо нажил и мечтал нажить еще. Поджо, ободренный громадным успехом, усердно рылся (по его словам. — Авт.) по монастырским библиотекам Англии и Германии, но не находил ничего или находил мало. Впрочем, по словам его, он все же доставил Никколи «Буколики» Кальпурния и несколько глав Петрония (скорее всего, фрагменты из своих прежних сочинений; нигде и никогда не были разъяснены обстоятельства этих и всех позднейших находок — Авт.).

Но, если не находилось пока новых оригиналов, зато успешно шла торговля копиями. Манускрипт, выходивший из мастерской Поджо, ценился очень высоко. Между тем в письмах своих он то и дело требует от Никколи бумагу, пергамент, переплетный приклад, и, если издатель запаздывает с доставкою, Поджо плачется, что ему приходится даром кормить мастеров своих из–за неаккуратного хода работы. Мастера эти были, надо думать, господа не из приятных. Писцы в обществе XV века пользовались худой репутацией. Один нотариус в конце XIV столетия восклицает в письме к другу с торжеством, довольно, казалось бы, странным: «Я нашел превосходного писца и — представь! — не в каторжной тюрьме». Разумеется, писцы работали по преимуществу ходовой, второстепенный товар, в котором ценна была только редакция Поджо. Любительские экземпляры хозяин готовил сам, и — какую цену драл он за них, можно судить по такому примеру, что, продав Альфонсу Арагонскому собственную копию Тита Ливия, Поджо на вырученные деньги купил виллу во Флоренции. С герцога д’Эсте он взял сто дукатов (1200 франков) за письма св. Иеронима — и то с великим неудовольствием, видимо, вынужденный безденежьем либо тем, что работа залежалась, а отцы церкви в век Возрождения шли с рук уже не так бойко, как языческие философы. Клиентами Поджо были Медичи, Сфорца, д’Эсте, аристократические фамилии Англии, Бургундский герцогский дом, кардиналы Орсини, Колонна, богачи, как Бартоломео ди Бардио, университеты, которые в эту пору по щедрости просвещенных правителей либо начали обзаводиться библиотеками, либо усиленно расширяли свои старые книгохранилища. Поджо зарабатывал очень большие деньги и оставил своим детям отличное состояние, которое те чрезвычайно быстро расточили. Но нет никакого сомнения, что жил он — по крайней мере очень долго, лет до 40, — шире своих постоянных доходов и часто нуждался, чтобы выручить себя из долгов, в каком–либо экстренном большом куше, который должен был добывать экстренными же средствами. В выборе же последних разборчивым быть он не умел.