Василий Лебедев - Искупление

Конь проржал во тьме, и Дмитрий вернулся к Боброку.

* * *

Остаток ночи Елизар Серебряник промыкался по полкам, растянувшимся по Куликову полю на невиданно большое расстояние - на целых семь, поди, верст! Он шагом направил коня мимо затухающих костров, мимо воев, уже знавших с вечера место свое на поле, а он все еще гадал, куда поставят их малую сторожевую сотню, и завидовал тем, кто сидел у костров, правил доспехи, готовил себя к рати, к смерти и тайно надеялся на жизнь.

- Елизаре!

Елизар присмотрелся и увидал в свете яркого костра среди простых дружинников Бренка. Костер горел за линией большого полка, за самой спиной передового, выдвинутого на самое жало завтрашнего татарского приступа. Бренок сидел в одной исподней рубахе и пришивал суровой ниткой деревянную застежку, длиной в палец, к верхней рубахе, чистой, вышитой по рукавам и подолу красными крестами.

- Премного о господе здравствуй, боярин Михайло! - еще с седла поклонился Елизар и спрыгнул на землю, едва не наступив на доспехи и оружие Брейка, сваленные в кучу.

- Садись, Елизаре! Чего взыскался?

- Великого князя, - ответил Елизар и только тут понял, что причина, по которой он полночи искал Дмитрия, так мала и неважна, что говорить о ней стыдно. Подумаешь, лебеди пролетели! И без них теперь ясно, что Орда недалече.

- Он тамо, на поле, - кивнул Бренок во тьму. - С чем ты прискакал?

Елизар ответил, стесняясь, но вокруг костра все рядные вой, десятники и сам Бренок серьезно приняли сообщение о спугнутых лебедях.

- Я доведу великому князю, а ты садись да сыру позобай, завтра некогда будет. - Бренок подвинул Елизару завернутый в холстину сыр.

- А ты, Михайло, рубаху ладишь - долгу жизнь чуешь, знать! - весело заметил Елизар.

Бренок ничего не ответил ему, лишь посмотрел в глаза долгим, печальным взором и стал прислушиваться к беседе у костра, прерванной появлением нового человека.

- ...и единому воину из полка серпуховского князя было ввечеру виденье предивное на небесах, - продолжал разговор десятник. - Явилось облацо великое от востока, от Орды, а на облаце том ордынской мурза. От закатной же стороны явились два юноши светлы со мечами острыма и рекли тому мурзе: а кто повеле вам грабить отечество наше? И начали сечи его на части.

- А ввечеру Василей Капица да Семен Онтонов узрели во поле виденье чудное: набежало с востоку эфиоп превеликое множество и все ко княжему шатру, а тут и явись внезапну Петр-митрополит со жезлом златым и почал тех эфиоп жезлом прокалати и всех про-боде!

Елизар послушал его немного, но дольше оставаться у светлого и теплого костра ему душа не дозволяла. Надо было снова отправляться за Красный холм, туда, где ходили на рысях две сторожевые сотни - Мелика и Тютчева. Он поклонился за хлеб-соль и, уже подтягивая подпругу и поправляя седло, слышал, как Бренок внушал кому-то:

- Река Дон за спиною нашей - то победы знак. Так и в досельны годы Ярослав Великой победил презренна Святополка.

Обе сторожевые сотни Елизар нашел скоро, он услышал их по топоту копыт: сотни подошли вплотную к стану татар и теперь уносили ноги, потому что со страху передовые полки ордынского воинства пускали стрелами во тьму. Даже когда сотня русских отскакала далеко, стрелы все еще шоркали во тьме жарко и жадно, - ордынцы били для острастки.

Уже к утру, когда перевалили через Красный холм, Захарий Тютчев, слегка стеснив коня Елизара в сторону, сказал:

- Ты мне ровно брат родной... Сейчас рассветет и сдвинутся рати... Давай, Елизаре, простимся, да крест мой прими, а я твой надену...

Они сняли кресты и обменялись.

- Ты мне ровно брат родной, - повторил Захарий. - Ты мне по сердцу пришелся еще в Орде, когда полонянку выкупали... Ежели со мною прилучится что, не забудь моих...

Они привстали в стргменах и крепко обнялись, трижды поцеловавшись в губы.

21

Тихим всплеском колокольного звона пришло утро восьмого сентября 1380 года. И текли те всплески от устья Непрядвы, от той походной часовня, что стояла позади левого крыла русских воинов. Крохотный колокол еле пробивал густой туман, облегший за ночь Непрядву, Дон и Куликово поле, и никому в то утро неведомо было, что колокол будит вокруг себя землю, коей на многие века суждено стать самой большой могилой на Руси.,

Крупная, погожая роса приклонила и обелила осенние травы. Щиты, латы, шлемы воинов - все было омыто росой, и сами они освежались ею, надевали последние, чистые, смертные рубахи, уже не таясь друг от друга, открыто приемля скоро грядущую смерть. Там, в утренних сторожах, в передовом полку, - там еще с вечера обрядились в эти рубахи и ждали в любую минуту, в любой час супостатов, а тут есть еще этот последний час, принадлежащий воину, его душе.