Дмитрий Волкогонов - Ленин. Кн. 1

Октябрь оставил глубокий, вечный шрам на ковре российской истории. Он еще более рельефно виден на фоне рваных ран гражданской войны, в которую страна после империалистической бойни и революционного катаклизма погрузилась почти на три года. Все хотели распоряжаться Россией, вместо того чтобы служить ей.

Власть в руках Ленина оказалась сказочно легко. Без баррикад, кровавых сражений, интервенции высшая власть в государстве перешла к людям, которые обещали очень быстро сделать людей счастливыми: дать мир, землю, свободу. Согласно каноническим марксистским схемам все представлялось просто: ликвидировать частную собственность, сломать буржуазное государство, заменить армию вооружением народа, выдвинуть к руководству рабочих (можно и «кухарок»), огласить все тайные договоры, провозгласить право народов на самоопределение, установить в обществе жесткий социальный контроль, утвердить диктатуру большинства. Казалось, Ленин своими трудами, наподобие «Государство и революция», предусмотрел все. По созданным чертежам нужно было лишь построить социалистическое здание. Но оказалось, что жизнь гораздо сложнее начерченных ленинских схем. Надвинулся голод, встали многие заводы, крестьяне прятали хлеб, армия рассыпалась, бесчисленные банды правили в России свой бал… Страна погрузилась во мрак и хаос.

Ленин быстро почувствовал, что только «железная рука» диктатуры спасет его революцию. Выступая на заседании ВЦИК 14(27) декабря 1917 года, Ленин подчеркнул, что нельзя победить «без диктатуры пролетариата и без наложения железной руки на старый мир» 1. И эту руку «накладывали». Вводили трудовую повинность, облагали буржуазию бесконечными поборами, «чистили» учреждения, требовали от «осколков старого мира» всевозможные справки о «выполненном общественно-полезном труде», уплотняли буржуев в их квартирах, постоянно грозили новыми и новыми карами. Казарменные порядки тихо вползали в многочисленные комиссариаты, конторы, Советы, пролетарские органы.

Троцкий вспоминал, что, когда Ленин узнал о протесте наркома юстиции Штейнберга против использования насилия, репрессий как способа решения социальных проблем, Председатель Совнаркома воскликнул:

— Неужели же вы думаете, что мы выйдем победителями без жесточайшего революционного террора?

Это был период, когда Ленин при каждом подходящем случае вколачивал мысль о неизбежности террора… Такие тирады можно было слышать десятки раз на дню, и они всегда метили в кого-нибудь из присутствующих, подозреваемых в пацифизме.

— Если мы не умеем расстрелять саботажника-белогвардейца, то какая же это великая революция? Да вы смотрите, как у нас буржуазная шваль пишет в газетах? Где же тут диктатура? Одна болтовня и каша… 2

Мы знаем, каким настойчивым умел быть Ленин. Достаточно вспомнить его одержимость идеей вооруженного восстания. И пусть многие называли его курс на социалистическую революцию «бредом», Ленин добился-таки своего. Так и теперь, постоянно подчеркивая необходимость ужесточения диктатуры «для спасения революции», он постепенно, но быстро превратил свою установку на проведение «железной рукой» беспощадного террора в практический курс большевиков.

Да, Ленина к самым жестоким мерам часто подталкивала надвигающаяся безысходность и прежде всего — голод в стране. Вождь, по существу, говорил: с помощью террора можем спастись от голода. Нужно «взять хлеб» у богатеев. Нужно расстреливать спекулянтов. Выступая в Петро-градском Совете по вопросу о мерах борьбы с голодом, Ленин особо нажимал на необходимость «поднять массы на самодеятельность». Смысл той «самодеятельности» — массовые обыски и реквизиции в поисках хлеба. «Пока мы не применим террора — расстрел на месте — к спекулян-там, ничего не выйдет». Ленин толкает людей на самосуд: «С грабителями надо также поступать решительно — расстреливать на месте», а «зажиточную часть населения надо на 3 дня посадить без хлеба, так как они имеют запасы…» 3

Обстановка чрезвычайщины, классовой вседозволенности, полное игнорирование прав личности толкали людей из «буржуазии» к сопротивлению, протесту, саботажу. С другой стороны, использование силы становилось нормой, гранью повседневной жизни. Те, кто искренне кричал: «Смерть троцкистско-бухаринским двурушникам» в 1937 и 1938 годах, первые страшные импульсы получили сразу после Октября.