Владимир Николаев - Сталин, Гитлер и мы

Итак, Светлана оказалась под опекой у американцев. Тогда она воскликнула: «Спасибо, Бранд- жеш! Вот что ты сделал, вот что ты дал мне, чем я верну тебе такую любовь?» И тогда же, вспомнив о родине, она сказала: «Как я счастлива, что меня там больше нет». Но, увы, надолго ей радости не хватило.

Третья книга воспоминаний Светланы посвящена ее пятнадцатилетнему пребыванию в США («Далекая музыка», 1984 год), куда она перебралась из Индии в 1967 году. Я могу назвать ее не только интересной, но и поучительной, особенно для русского читателя. Возможно, я так считаю еще и потому, что ее и мои оценки американского образа жизни во многом совпадают. Кстати, ее «Далекая музыка» была опубликована в 1984 году, а мои «Американцы» — в 1982 и 1985 годах (двумя изданиями в «Советском писателе» в Москве, а также на английском и других языках). То есть мы оба описывали свои впечатления и делали выводы на основании близкого знакомства с Америкой в одно и то же время, в 70—80-е годы.

Светлана не избежала той любви с первого взгляда, которая охватывает многих, впервые столкнувшихся с Америкой, особенно тех, кто вырвался из-под тоталитарного гнета. Но потом и в Америке все оказалось не так просто. Вот ее слова, говорящие о многом:

«Моя голова кружилась, все плыло, как в тумане. Ландшафт быстро сменялся один за другим: Дели, Рим, швейцарские Альпы, а мне все еще не верилось, что все это наяву и что меня не отсылают назад в Москву. ^

А когда почтенные адвокаты из Нью-Йорка, с Медисон-авеню, приехали в Швейцарию, чтобы обсудить со мной издание моей книги, когда вдруг все это стало реальным, я была ошеломлена окончательно.

Разговоры на юридическом языке о «фондах», «завещаниях», «правах», деньгах, о доверенности адвокатам и прочих подобных вещах были для меня китайской грамотой. Советский гражданин ничего не знает об этих вещах, и даже если бы на этих переговорах присутствовал переводчик, он тоже ничем не смог бы мне помочь.

Совершенно вслепую, без малейших возражений я подписала все, что меня просили подписать, абсолютно не подозревая в то время, что я тем самым отказывалась от прав на собственную книгу и от всех прав, которыми обладала как ее автор. Что тем самым я отреклась от всякого контроля над собственной жизнью на вполне продолжительное время, что теперь мои адвокаты будут принимать решения за меня и для меня — даже в отношении этой безумной «паблисити», то есть это они, а не я будут решать, где, когда и что я буду говорить. (Заявление было подготовлено, чтобы прочесть его по приезде в США.) И я должна заметить, что адвокаты не потратили ни минуты, чтобы попытаться объяснить мне все эти юридические соглашения и документы».

Кстати, потом Светлана так и не сумела вернуть свои законные права на свою первую книгу (сама же подписала подсунутые ей документы).

Тем не менее успех был налицо. Первая ее книга и вышедшая за ней вторая были изданы на английском языке повсюду в мире, а также на многих других языках. На безбедную жизнь она заработала, но большой богачкой не стала. А ее родина сильно обиделась на эти книги и стала ей мстить, как она это умела и могла. Американскому посольству в Москве был заявлен протест по поводу изданной в США «антисоветской книги». Наши сталинисты и тогда не дремали, как и сейчас продолжают бодрствовать. Затем последовал Указ Верховного Совета СССР о лишении Светланы советского гражданства.

Итак, началась ее американская жизнь. Но, как говорится, от себя не убежишь. Ей стало еще более одиноко и тоскливо, чем в Москве. И ее очень ловко заманили в респектабельное на вид заведение — архитектурную фирму «Товарищество Талиесин», где жизнь была заведена по образцу коммуны, там все вместе жили и сообща трудились. Просто какая-то насмешка судьбы: из одной коммуны попала в другую, американскую! Возглавляла фирму почтенная дама И. Райт, вдова ее основателя, главным архитектором был некий В. Питерс. Светлану окружили невероятным вниманием и заботой, а Питерс, несмотря на свои 58 лет, принялся весьма изысканно ухаживать за ней. И вот итог: «Я вдруг как-то сдалась, — признается Светлана, — полностью попав во власть неизбежного, что и было тайным желанием моей хозяйки и всех этих людей вокруг. Брак, самый обыкновенный брак, семья, дети, все то, чего я всегда так желала с юности и что никогда не получалось. Теперь, в возрасте сорока четырех лет, я даже боялась мечтать об этом, не то что сделать еще одну попытку. Но что-то было в этом человеке такое печальное, такое порядочное, что сострадание к нему перевешивало все остальные разумные соображения. И с этим состраданием пришло чувство готовности сделать все что угодно для него — а это и есть любовь. Он не хотел легкой связи, он хотел брака, и эта серьезность привлекла меня еще больше… Через неделю мы поженились, — всего лишь через три недели спустя после моего приезда сюда…»