Сергей Кабанов: На дальних подступах

2 декабря во второй половине дня началось уничтожение материальной части артиллерии. Все батареи — береговые, зенитные и полевые — открыли по заранее намеченным целям огонь. Стоял сплошной грохот. Вот в процессе этой стрельбы поочередно уничтожали орудие за орудием. В дуло заряженного ствола опускали множество тяжелых металлических предметов, крупные гайки, костыли или крепления рельсов к шпалам, осколки снарядов, стравливали давление в компрессорах и накатниках, придавали орудию угол возвышения, и производился выстрел. Ствол пушки разрывался, противооткатные приспособления ломались. Все летело к черту.

Но оказывается, уничтожать железнодорожные батареи не так-то просто. Получив от всех артиллерийских начальников, в том числе от генерала Дмитриева, доклад об уничтожении матчасти, я доложил об этом Военному совету КБФ.

Об этом моем рапорте вспомнили, когда Финляндия вышла из гитлеровской коалиции и капитулировала. В сентябре или октябре 1944 года, находясь на Дальнем Востоке, я получил письмо от начальника Управления береговой обороны Военно-Морского Флота СССР генерал-лейтенанта И. С. Мушнова. Он меня запрашивал: почему я донес, что 9-я и 17-я железнодорожные батареи уничтожены, а на самом деле финны ввели их в строй и одна из них, наиболее мощная, стреляла 305-миллиметровыми снарядами по нашим войскам на Карельском перешейке. В то время я командовал береговой обороной Тихоокеанского флота и в специальном отношении был подчинен генералу Иннокентию Степановичу Мушнову. Естественно, я был крайне встревожен такой новостью, не мог догадаться, в чем же дело. Я же сам был не только свидетелем, но и участником уничтожения этих батарей.

Отвечая, я повторил то же самое, что писал в 1941 году в рапорте Военному совету. На этом все как будто и кончилось. Но уже позднее, после войны, вернувшись на Балтику, я узнал, в чем же все-таки было дело.

Оказывается, стволы 305-миллиметровых орудий мы действительно уничтожили. Но взрывы были не настолько сильны, чтобы привести в негодность лафеты, а тем более транспортеры. Финны заменили сломанные детали компрессоров и накатников. Подняли из воды и отремонтировали затопленные нами тележки. Таким образом, через какой-то промежуток времени противник ввел в строй транспортеры. Но стволов у финнов не было. Тут им помогли гитлеровцы.

Захватив в начале второй мировой войны Северную Африку, гитлеровцы в Бизерте завладели нашим черноморским линкором «Воля», ушедшим из Севастополя в 1918 году. Этот линейный корабль имел на своем борту двенадцать таких же 305-миллиметровых орудий. Гитлеровцы сняли с линкора три ствола и передали финнам. Так противнику удалось восстановить эту, казалось, навсегда выведенную нами из строя батарею. После заключения в сентябре 1944 года мира она была по нашему настоянию возвращена Советскому Союзу и продолжала свою службу. Вторая батарея 180-миллиметрового калибра тоже была восстановлена, но плохо, она не смогла участвовать в боях против нас. Ее также вернули нам.

В 16.00 2 декабря с материальной частью артиллерии базы все было покончено. Все взорвано, утоплено. Наступила тишина. Финны тоже не стреляли. Группы прикрытия начали отход. Саперы минировали траншеи, еще не уничтоженные дзоты, здания, дороги.

К этому часу командование, штабы и политотделы базы, сектора береговой обороны 8-й бригады и тыла покинули свои командные пункты и, как предусматривалось планом, прибыли на остров Густав-Сверн. Там был создан последний командный пункт для руководства посадкой на корабли групп прикрытия и групп минирования оставшихся объектов.

Теперь уже можно было заминировать командные пункты на полуострове, убежища, доты. Подготовили взрыв электростанции, хлебозавода, холодильника, водокачки. На всех объектах установили часовые механизмы с замедлением на 12 часов. Это были все те же будильники — из запасов военторга, хитроумно приспособленные саперами для взрывов в точно назначенный срок. Все должно взлететь на воздух к 4–5 утра, когда мы будем на подходе к острову Гогланд.

Установленные саперами самодельные взрыватели с замедлением сработали безотказно. В этом я убедился, побывав на Ханко 29 мая 1955 года.

Утром 2 декабря я получил радиограмму от командующего ВВС Краснознаменного Балтийского флота генерала М. И. Самохина. Он требовал немедленно отправить последние наши самолеты-истребители в Кронштадт. Немедленно, чтобы они могли прилететь в Кронштадт засветло. Я не мог с этим согласиться. Их всего осталось у нас восемь. Но эти восемь И-16 стоили двадцати-тридцати. Это были наши лучшие воздушные бойцы. На рейде Ханко — много кораблей. Погрузка еще не закончена. Рисковать нельзя, тем более что несколько раз появлялись истребители противника, но они, пока у нас есть такая защита, не решаются приблизиться к базе. Я ответил генералу Самохину, что истребители вылетят в 15 часов. Командующий ВВС молча с этим согласился. Ровно в 15.00 восемь И-16, оборудованные дополнительными баками для горючего, улетели в Кронштадт. Семь из них благополучно сели на кронштадтском Бычьем поле, один не дотянул, потерял ориентировку у кромки ледового поля, упал на торосистый лед, разбился.