Август Кубичек - Фюрер, каким его не знал никто. Воспоминания лучшего друга Гитлера. 1904–1940

По дороге домой он объяснил свое решение во всех подробностях. Отношения со Стефанией станут для него более приемлемыми, как только он будет жить вдали от нее и не сможет видеть ее каждый день. Ему не пришло в голову, что таким образом он мог совсем потерять Стефанию – настолько глубоко был убежден, что уже завоевал ее навсегда. На самом деле ситуация была другая. Адольф, наверное, уже понимал, что если он хочет завоевать Стефанию, то ему придется поговорить с ней или предпринять какой-нибудь решительный шаг такого рода. Вероятно, даже он уже начал сознавать, что обмениваться взглядами на Ландштрассе – это немного по-детски. Тем не менее он инстинктивно чувствовал, что, если действительно познакомится со Стефанией, это может неожиданно уничтожить мечту его жизни. Он однажды сказал мне: «Если я представлюсь Стефании и ее матери, мне придется сразу же сказать ей, кто я, что у меня есть и чего я хочу. Мои слова сразу же положат конец нашим отношениям». Сознание этого и одновременно понимание, что он должен поставить свои отношения со Стефанией на прочную основу, чтобы избежать насмешек, были для него дилеммой, из которой он видел только один выход – бегство. Он тут же стал подробно излагать свой план во всех подробностях. Я получил точные инструкции, что сказать Стефании, если она, удивившись, спросит, что случилось с моим другом. (Она ни разу об этом не спросила.) Сам Адольф понимал, что если он хочет жениться на ней, то ему нужно будет предложить ей обеспеченную жизнь.

Но эта нерешенная и для человека с таким характером, как у моего друга, неразрешимая проблема его отношений со Стефанией была лишь одной из многих причин, которые подсказали ему уехать из Линца. Другой причиной было то, что он горел желанием вырваться из атмосферы, которая царила в его доме. Мысль о том, что он, молодой восемнадцатилетний человек, продолжает жить за счет матери, стала для него невыносимой. Эта дилемма, как я сам мог видеть, делала его почти физически больным. Он любил свою мать превыше всего: она была для него единственным человеком на земле, которого он считал для себя по-настоящему близким, и она отвечала ему тем же, хотя была глубоко обеспокоена необычным характером своего сына, какую бы гордость за него временами ни чувствовала. «Он не такой, как мы», – говорила она.

Однако она считала своим долгом исполнить желание покойного мужа и уговорить Адольфа выбрать надежную профессию. Но что было «надежным», учитывая своеобразный характер ее сына? Он плохо учился в школе и игнорировал все пожелания и предложения матери. Художником – вот кем, по его словам, он хотел стать. Это не могло удовлетворить его мать, так как, какой бы простой женщиной она ни была, все, связанное с искусством и художниками, казалось ей легкомысленным и ненадежным. Адольф пытался изменить ее мнение, рассказав ей о своем намерении учиться в академии. Это звучало лучше. В конце концов, академия, о которой говорил Адольф с все возрастающим воодушевлением, была на самом деле учебным заведением, где, как полагала его мать, он мог бы наверстать то, что пропустил в реальном училище.

Слушая эти домашние споры, я всегда поражался благожелательному пониманию и терпению, с которыми Адольф пытался убедить мать в своем художественном призвании. Вопреки обыкновению он в таких случаях никогда не сердился и не бывал вспыльчивым. Фрау Клара также часто отводила душу в разговорах со мной, так как и во мне видела художественно одаренного молодого человека с высокими целями. Лучше разбираясь в музыке, чем в непрофессиональных занятиях своего сына рисованием, она часто находила мое мнение более убедительным, чем его мнение, и Адольф был мне очень благодарен за поддержку. Но в глазах фрау Клары между Адольфом и мной была одна существенная разница: я выучился честному ремеслу, закончил профессиональное обучение без отрыва от производства и сдал экзамен на звание подмастерья. У меня всегда будет тихая гавань, в которой я могу найти себе пристанище, тогда как Адольф устремлен в неизвестность. Этот образ непрерывно мучил его мать. Тем не менее ему удалось убедить ее, что ему жизненно необходимо поехать в академию, чтобы учиться рисовать. Я до сих пор отчетливо помню, как он был доволен этим. «Теперь матушка больше не будет возражать, – сказал он однажды. – В начале сентября я точно поеду в Вену». Адольф также уладил с матерью финансовую сторону своего плана. Средства на жизнь и плата за учебу в академии должны были поступать из небольшого наследства, оставленного ему отцом, которым в то время распоряжался его опекун. Адольф надеялся, что, соблюдая жесточайшую экономию, он сможет прожить год. «Что случится потом, посмотрим» – так он сказал. Может быть, он заработает что-то продажей каких-нибудь своих рисунков и картин.