Франц фон Папен - Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947

В 1934 году я провел трехнедельные пасхальные каникулы в Италии. Хотя в первую очередь в мои намерения входил отдых, я написал нашему послу в Риме Хасселю пространное письмо, в котором изложил свои опасения касательно того, что все наши надежды на возвращение к нормальному существованию могут быть разрушены возрастающим радикализмом нацистов. Он пригласил меня с женой остановиться у него при возвращении домой, и мы провели пару дней на его очаровательной вилле «Wolkonski». Он сказал мне, что с моей стороны было в высшей степени неблагоразумно доверять так много бумаге, однако, когда мы оказались с ним наедине в его кабинете, выяснилось, что наши мнения полностью совпадают.

В тот вечер он взял ложу в опере, и я был крайне удивлен, увидев в соседней ложе Муссолини. Хассель сообщил ему о моем визите инкогнито, в результате чего во время антракта и после спектакля у меня состоялась продолжительная беседа с дуче, которого всерьез тревожило поведение нацистов в Австрии и тот оборот, который принимали события в Германии. Я рассказал ему о наших попытках обуздать революционеров и о своем огорчении по поводу осложнений в наших международных делах. Я спросил у дуче, есть ли у него возможность пригласить Гитлера посетить Италию с государственным визитом, чтобы попробовать убедить его умерить свой пыл и доказать необходимость проведения миролюбивой внешней политики. Мне было известно, что Гитлер восхищался личностью Муссолини, и я надеялся, что дуче сможет оказать на него некоторое давление. Муссолини охотно согласился с моим предложением и попросил меня передать официальное предложение.

Когда по возвращении я рассказал обо всем Нейрату, он выказал сильное раздражение по поводу моего вмешательства в его дела. Он считал такой визит преждевременным и думал, что Гитлеру надо сначала дать время разобраться с растущими проблемами его движения, – этот оборот речи показался мне весьма неудачным.

Тем не менее было договорено, что свидание состоится в Венеции в середине июня. Конечно же сопровождать Гитлера должен был Нейрат, а не я. Во всяком случае, Нейрат хорошо знал дуче еще с того времени, когда был послом в Риме. К сожалению, он не обладал способностью прерывать длинные монологи Гитлера, чтобы дать возможность его собеседнику вставить свое слово. Я же умел, и даже находил совершенно необходимым это делать. Представления Нейрата о дипломатической вежливости заставляли его считать такое поведение довольно неприличным, и я опасался, что у дуче не будет возможности изложить предложенные мной идеи.

Поэтому в начале июня я решил отправить к дуче своего друга Лерснера. Полагаю, мои читатели должны уже быть знакомы с Лерснером. Мы подружились с ним еще до Первой мировой войны, вместе работали в Соединенных Штатах и в Мексике, потом не теряли друг друга из виду на Западном фронте в бытность его офицером связи министерства иностранных дел при Генеральном штабе. Независимые мнения Лерснера на переговорах в Версале, где он был в составе германской делегации, положили конец его дипломатической карьере; тем не менее, когда я стал рейхскомиссаром по делам Саара, он сослужил мне добрую службу в качестве представителя в Женеве. Я наказал ему настоятельно просить дуче внушить Гитлеру мысль о необходимости после смерти Гинденбурга восстановить монархию. Муссолини заверил его, что сделает все от него зависящее.

Встреча оказалась не слишком успешной. На счету Гитлера не было тогда еще громких достижений, и он, вероятно, захотел доказать дуче, что не принадлежит к числу тех, на кого можно оказывать давление. Люди из их окружения рассказывали мне, что два вождя большую часть времени проговорили, не слушая друг друга. Гитлер извергал почти непрерывный поток слов, который делал всякую дискуссию невозможной. По возвращении – помнится, это было в день моего выступления в Марбурге – он был исполнен сарказма относительно «суеты итальянцев вокруг монархии» и сказал мне: «Если я и не был раньше противником монархии, то теперь стал им». Складывалось впечатление, что его оскорбило снобистское поведение итальянского двора. Свидание с Муссолини не изменило даже его политику в отношении Австрии, кульминацией которой стало последовавшее через четыре недели убийство Дольфуса.

Чтобы закончить рассказ о событиях, связанных с завещанием Гинденбурга, мне придется совершить прыжок вперед во времени. Когда я вернулся в Берлин из Танненберга после похорон Гинденбурга, мне позвонил Гитлер. Он хотел знать, существует ли политическое завещание покойного президента и известно ли мне, где оно находится. Я ответил, что спрошу об этом у Оскара фон Гинденбурга. «Я буду очень признателен, – сказал Гитлер, – если вы сделаете так, чтобы этот документ оказался как можно быстрее в моем распоряжении». Засим я попросил своего личного секретаря Кагенека отправиться в Нейдек и выяснить у сына Гинденбурга, существует ли до сих пор это завещание и могу ли я получить его для передачи Гитлеру. Поскольку я не видел Гинденбурга со времени его отъезда из Берлина в мае, то не имел представления о том, где находится это завещание и есть ли оно вообще. Кагенек получил оба по-прежнему запечатанных конверта и привез их мне в Берлин. Через три дня мне предстояло встретиться с Гитлером в Берхтесгадене перед тем, как согласиться на свое назначение послом в Вену, и я захватил оба конверта с собой.