Франц фон Папен - Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947

«…После заявления канцлера доктор Каас (партия центра), Риттер фон Лекс (Баварская народная партия), Майер (Государственная партия) и Зимпфендорфер (Христианско-социалистическая партия) от имени своих партий дали обязательство поддержать закон об особых полномочиях. После речи президента рейхстага Геринга закон был принят в третьем чтении 441 голосом против 94, то есть необходимым большинством в две трети палаты. На этом заседание рейхстага было закрыто и сессия прервана впредь до особого распоряжения…» Так было сказано в официальном сообщении.

О том, каким образом закон об особых полномочиях помог Гитлеру на его пути к тотальной диктатуре, была написана целая библиотека, причем большинство этих книг принадлежит перу людей, которые добросовестно голосовали за его принятие, а теперь ищут для своего поступка какого-то оправдания. Нет сомнения, что этот момент стал отправной точкой и для установления диктатуры Гитлера, и для самороспуска парламента. Но все те, кто голосовал за злополучный закон, несут равную ответственность с министрами, которые внесли его на утверждение.

Я уже упоминал статью Брюнинга в «Deutsche Rundschau» за июль 1947 года. В ней он замечает, что коммунистам следовало уступить свое 81 депутатское место социалистам, чтобы те, получив благодаря этому 201 голос, смогли бы играть более важную роль в палате. Предложение это совершенно нереалистично. Если бы компартия призвала своих последователей голосовать на выборах 5 марта за социалистов, то социал-демократы получили бы «в наследство» от нее еще и бешеную кампанию подавления, которой подвергались коммунисты. Брюнинг жонглирует цифрами, пытаясь доказать, что получения Гитлером большинства в две трети возможно было избежать. Но в рейхстаге было 647 мест, две трети из которых составляют 431 место. Гитлер собрал в поддержку своего закона 441 голос, что ближе к трем четвертям от общего количества. Коммунисты были тогда исключены из рейхстага, а несколько социалистических депутатов арестованы (хотя мне удалось добиться освобождения Зеверинга и некоторых других), но даже их присутствие не могло бы воспрепятствовать принятию закона необходимым большинством.

Брюнинг утверждает, что Гитлер собирался продолжать аресты оппозиционных депутатов до тех пор, пока не получил бы большинства. Доказательств этому не существует. К тому же оппозиционные партии, объединившись, и так всегда имели возможность не дать Гитлеру необходимого числа голосов. Без сомнения, было не слишком приятно видеть в тот день здание рейхстага, битком набитое штурмовиками, однако Брюнинг отнюдь не принадлежал к числу людей, лишенных мужества. Он поступил бы правильнее, признав, что оппозиция голосовала за закон вовсе не под давлением, а исходя из собственных убеждений.

Я не могу согласиться с утверждением, что отказ вотировать закон об особых полномочиях не принес бы никакой пользы, поскольку в этом случае нацисты распустили бы все оппозиционные партии на основании декрета от 28 февраля. Брюнинг забывает, что в тот момент Гитлер был не в состоянии принять подобные меры. Вплоть до конца апреля я по просьбе президента участвовал во всех его встречах с Гитлером. Президент и консервативные члены кабинета были тогда в состоянии заблокировать любые столь радикальные меры. Совершенно нелепо предполагать, что в случае если бы нацисты вздумали назначить на место президента Гитлера, то конституционный суд мог бы возбудить против Гинденбурга дело. Подобный шаг был бы неисполним, а потому и не планировался, следовательно, вероятность такого развития событий не может быть использована в качестве оправдания людьми, вотировавшими закон об особых полномочиях.

На Нюрнбергском процессе я дал полный отчет о своих собственных попытках воспрепятствовать диктаторским нарушениям закона. Лучшим оружием в этой борьбе всегда оставалось президентское право вето, и, учитывая мое влияние на Гинденбурга, я надеялся эффективно им воспользоваться. Однако президент вскоре устранился от участия в выработке решений кабинета и мероприятий, проводимых Гитлером, что сделало недействительным мое влияние на него. Критикам сейчас очень удобно утверждать, будто бы с самого начало было очевидно, что Гитлер не намерен выполнять взятые на себя обязательства. Но они тем самым опровергают сами себя, поскольку из этого предположения логически следовала бы необходимость голосовать против закона об особых полномочиях, и всякий, кто не сделал этого, автоматически лишается права объявлять себя героем Сопротивления.