Франц фон Папен - Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947

Мой собственный предвыборный блок собрал 1,3 миллиона голосов и получил 52 места в палате, но нацисты, с их 47 процентами мест, едва не добились абсолютного большинства. Нация в целом недвусмысленно вручила Гитлеру мандат на управление страной. Я старался уравновесить его влияние, но никто больше не видел в этом необходимости. Приверженцы социалистов и партии центра, по-прежнему одержимые своими партийными догматами, не пожелали с нами объединиться, хотя мы совершенно недвусмысленно показали, что наш блок не является сателлитом Гитлера.

Центристские партии – центр и Баварская народная – предпочли с удовлетворением почивать на лаврах. Они считали себя спасителями Германии от революции 1919 года и людьми, которые с успехом предотвратили социалистические эксперименты и поставили страну на ноги после ужасного краха, вызванного войной. За период с 13 февраля 1919 года по 2 июня 1932-го в сменявших друг друга девятнадцати правительствах рейха представители партии центра занимали ни много ни мало восемьдесят три министерских поста. За восемь лет ее члены девять раз становились рейхсканцлерами. Даже наилучшие результаты, достигнутые социалистами, не могут сравниться с этими достижениями. За длительное время пребывания у власти буржуазный центр потерял чувство реальности.

Нет ничего удивительного в том, что нацисты приветствовали полученную ими неожиданно высокую поддержку населения как триумф революции. Достигнутый результат придавал новый импульс будущим революционным переменам, которых добивались представители радикального крыла партии и которые, несмотря на первоначальное сдерживание руководства, ими внутренне одобрялись.

Я не знаю, что привело Гитлера к мысли перенести церемонию открытия нового Рейхстага в гарнизонную церковь Потсдама. Возможно, этому способствовал его извращенный романтизм в соединении с пониманием пропагандистской ценности старинных традиций. Когда он выдвинул свое предложение, я не стал возражать. Во времена прусских королей и германских императоров открытие парламента всегда сопровождалось религиозными церемониями. Возврат к этой традиции, да к тому же в церкви, хранившей останки Фридриха Великого и считавшейся символом всех суровых добродетелей старой Пруссии, показался мне полезным контрастом материализму нацистов. К моему изумлению, Гитлер предпочел не участвовать в религиозной части церемонии. Я сказал ему, что ему следует пренебречь возможной критикой внутри партии, поскольку теперь он является представителем всего народа, но это не произвело на него никакого впечатления. Это был первый отказ, полученный мной за время наших отношений, и мне оставалось только предположить, что решающим фактором при принятии этого решения оказались его опасения вызвать недовольство в рядах собственной партии.

Когда выборы прошли, я стал видеться с ним чаще. Его восхищение их итогами казалось безграничным, а главным поводом для досады служил отказ нашего блока сформулировать с его партией общую программу. Он пытался уговорить меня отказаться от той независимой роли, которую я выбрал для себя в коалиционном правительстве. «Ведь вы же старый солдат, герр фон Папен, – говорил он мне, – и знаете старую поговорку о сильнейших батальонах. Если мы двинемся вместе, то наверняка получим большинство, и победа будет за нами».

Учитывая, что наши консервативные принципы получили отражение в политической декларации правительства, составленной 1 февраля Гитлером и мной, казалось резонным на первом после выборов заседании правительства проявить терпимость в отношении предложенных Гитлером планов экономических реформ. Он настаивал на том, что для их проведения потребуются специальные полномочия. В действительности он не делал секрета из этого требования с того момента, когда возможность его участия в правительстве еще только обсуждалась. По крайней мере, начиная с прошлого ноября партиям было известно, что от них потребуют принятия некоего закона о расширении прав правительства. В своих дискуссиях я и мои коллеги сходились на том, что Гитлеру придется, чтобы получить необходимое для этого большинство в две трети палаты, дать стране твердые гарантии наподобие тех, которые мы включили в правительственную декларацию.

В своей речи, произнесенной им в рейхстаге 21 марта, Гитлер выполнил эти требования с буквальной точностью. Всякий, кто сегодня снова прочтет ее текст, должен будет признать, что у оппозиционных партий имелись все основания надеяться на то, что он выполнит свои обещания. Протокол заседания правительства, состоявшегося за день до этого, также показывает, что я повторил свои требования реформы конституции и получил от Гитлера заверения в том, что статус и права президента ни в коем случае не подвергнутся каким бы то ни было изменениям. Когда по прошествии времени выяснилось, к каким катастрофическим последствиям привел закон об особых полномочиях, все оппозиционные депутаты, проголосовавшие за его принятие, пустились в бесконечные поиски для оправдания своих действий. Достаточно сказать, что Гитлер пообещал никогда не злоупотреблять властью, которой наделял его новый закон, и охранять культурную и экономическую независимость отдельных земель. Он заявил, что мы будем обязаны способствовать «возрождению религиозного сознания» и что правительство рассматривает две основные религиозные конфессии как «самый значительный фактор поддержания существования нации». Христианство он назвал прочной основой жизни страны и ее моральных устоев, пообещал правительственную поддержку независимому судопроизводству и объявил стремление к миру основой нашей внешней политики.