Яков Рейтенфельс - Сказания светлейшему герцогу тосканскому козьме третьему о московии

Глава 12. О приверженности к древним обычаям

Дабы открыто явить себя ревностными хранителями стародавних обычаев, русские не допускают всех, без разбора, чужестранцев вовнутрь страны, а тех, кои допущены и кои начнут говорить об изменении существующего порядка, тех они выслушивают неблагосклонно, не выезжают, наконец, за пределы отечества с целью попутешествовать. Мало того, говоря об иностранных делах, они обыкновенно упорно твердят: хорошо это у них делается, да только не по нашему обычаю. Ибо они легковерно ласкают себя льстивым убеждением, что кроме Московии нигде ничего хорошего не делается, и что людям хорошо только у них. Конечно, своим свой Ферсит кажется красавцем, а полное незнание чего бы то ни было лучшего не допускает, понятно, никакого сравнения.

Обычаи же мосхов, кажется, по большей части произошли от смешения греческих со скифскими, ибо, действительно, они с этими народами вели постоянные войны с древнейших времен. Более утонченное они переняли у греков, более грубое у скифов, хотя и поныне у них оказывается мало европейских черт, а преобладают азиатские. Покрой одежды, пышность при общественных торжествах, обычный способ ведения хозяйства, приемы управления государством, весь, наконец, строй жизни отзывается у них более азиатской необузданностью, нежели европейскою образованностью. И никогда до сей поры они не могли решиться оставить этот образ жизни, сыздавна, в течение столь длинного ряда веков существующий. Поэтому, признаюсь, я, во время моего добровольного скитания, всего более убедился во время путешествия в Московию, что то, что у большинства европейских народов производится всюду одинаково, то все у мосхов происходило иначе, совершенно отлично от народов всего земного шара.

Глава 13. О грубом обращении русских и о развлечениях их

Скромность, украшение всех возрастов, до того мало свойственна русским, что они, вернее, ее совершенно не знают. Вежливого и изящного обращения у них нет совсем: они не считают даже неприличным говорить грубо, икать, рыгать и совершать еще кой-что иное, более гнусное, во время торжественных собраний. А если случайно иностранцы станут смеяться над ними за это, то стыд не вызывает у них никакой краски честной и строгой благопристойности. За столом они, следуя обычаю предков и нисколько не заботясь о том, что выходит за пределы пристойности, хватают пищу с блюда пальцами, опираясь на локти, пользуются постоянно на пирах грязнейшей посудой, не употребляют ни салфеток, ни тарелок, засыпают среди обеда между едою. Они обязательно предаются послеобеденному сну, к которому склоняет их не столько потребность во сне, климат или обилие работы, сколько лень и пьянство, ибо за обедом они, большею частью, так много пьют водки, не говоря уже о других напитках, что от стола с трудом добираются, если не совершенно в состоянии бесчувствия, то во всяком случае сонные, до кроватей.

Способ приветствования у них одинаков с некоторыми азиатскими народами: стоя неподвижно на ногах, они протягивают вперед руки и опускают обнаженную голову до самой земли. Приветствуя же царя, они обыкновенно распростираются ниц всем телом по земле. Желая оказать друг другу взаимную дружескую любовь, они целуют друг друга в голову или же прижимают, обнявшись руками, друг друга к груди. Еще большим почетом считается также, если кто поспешит бегом другому навстречу. Согласно с этим они находят, что человеку высшего круга неприлично посещать дом человека низшего; если же последний на коне въедет во двор к первому, то его обзовут невежею. При входе в дом русские, прежде чем сказать что-либо, осеняют себя крестным знамением, а если увидят образ какого-нибудь святого, то трижды преклоняются перед ним, приветствуют присутствующих, сколько бы их в комнате ни было, кланяясь головою каждому особо, и тогда, наконец, начинают говорить. То же самое они проделывают, когда собираются уходить. Кроме того, в важных, иногда, случаях, желая подтвердить что-либо или опровергнуть, они тоже крестят лоб. Разговаривают они, в частной беседе, зачастую без всякого отвращения о наигнуснейших вещах, так как-либо не знают ничего лучшего, либо же не интересуются им. Беседы свои они всегда ведут сидя и называют наши разговоры на ходу вертопрашеством. С целью доказать особенную приязнь чужестранцу, пользующемуся их расположением, мужья и отцы иногда приказывают жене или дочери, наряженным в драгоценнейшее платье и окруженным многочисленною прислугою, предстать пред взорами гостя и поднести ему водки в серебряном кубке, причем усерднейше приглашают гостя, в залог дружбы, поцеловать жену, причем он должен непременно, низко поклонившись, бегом приблизиться к ней, неподвижно стоящей, и напечатлеть легкий поцелуй, ни на рот ее, ни на губы, а только на обе щеки, и так же отойти от нее. При взаимных посещениях они радушно угощают водкой, присоединяя к ней также и медовые пряники, орехи, яблоки и иные плоды и закуски. Подарки, которые они обыкновенно посылают своим друзьям, они называют гостинцами, т. е. дарами для гостей. Если они кого застанут за едою, то они кричат ему священные слова: “хлеб да соль”, каковым благочестивым изречением отгоняются, по их убеждению, злые духи. Так же выносят крестьяне хлеб и соль царю по пути его следования, когда он отправляется в деревню, как знак гостеприимства. К этому же обряду они прибегают и при переселении своем в новый дом после других торжественных обрядов и молений о благополучии. Этот обычай, говорят, сохранился от Сергия, монаха великой святости, который, подкрепляя себя как-то вместе с царем Дмитрием пищею в одной келье, именно этими словами: “хлеб да соль”, прогнал беса.