Павел Лукницкий - Сквозь всю блокаду

Успели эвакуировать все общественное стадо, ни одной коровы, ни одной свиньи не осталось в районе, много личного скота колхозников эвакуировали, много коней. Вывезли обе МТС, не оставили ни одного трактора. Из города эвакуировали два завода — абразивный и тигельный, оборудование и рабочих-специалистов. Они давно уже работают в Златоусте. Вывезли электростанцию, все запасы продовольствия, горючего, все ценности. Немцам оставили в городе только несколько тонн отрубей, соли и в других магазинах детские игрушки. Когда немцы ворвались, то вывесели воззвание: вот, мол, жители Луги и района живут плохо, а, дескать, в Пскове хорошо, „ваше же руководство отправило все жидам-большевикам, они — ваши враги, живут в лесах, помогите их поймать и наказать…“

Сулили награды. За мою голову — тридцать тысяч рублей, четыре гектара лучшей земли, две коровы, табак, вино. Это — если живым приведут, а если захватят мертвым, то половину перечисленного!..

…Занимаясь эвакуацией и другими вопросами, начали мы строить оборонительные сооружения. До пятидесяти тысяч человек рыли противотанковые рвы — надо было успеть до подхода немцев. Еще пятьдесят тысяч человек приехали на подмогу из Ленинграда.

Построили четыре линии оборонительных сооружений: первую — южнее Луги, километров за пятнадцать-двадцать. Вторую — перед самой Лугой, в полутора километрах. Третью — в Толмачеве, четвертую — в деревне Долговка. Для обороны Луги была прислана свежая дивизия 177-я (полковник Машошин), потом еще две стрелковые — 235-я (генерал-майор Лебедев) и 111-я (полковник Рогинский, ныне генерал-лейтенант) и танковая дивизия (подполковник Родин, ныне генерал-лейтенант). Все они входили в 41-й корпус, которым командовал генерал-майор Астанин (я видел его две недели назад). Этот корпус держал Лугу с 12 июля по 24 августа.

Позже в журнале „Большевик“ я читал: впервые немцев удалось задержать в трех местах: здесь — под Лугой, на Днепре — под Днепропетровском, и… назван был еще какой-то город.

Корпусу помогали мы, партизаны, и гражданские люди. Нередко на слабый участок бросал я по нескольку сот человек — раз, например, для того, чтобы отбить психическую атаку.

Пленный офицер показал, что для этой атаки была снята дивизия из-под Парижа. Мы дня за два узнали, подготовились. Подбросили еще батальон, и моих четыреста, из тех, кто готовился стать партизанами, и много пулеметов.

Я в этом деле участвовал. Немцы шли колоннами, в рост, не стреляя. (Я по „Чапаеву“ знал, но не думал, что так в самом деле бывает.) Именно так! Высокие, здоровые, кричат: „Рус, сдавайся!“, не стреляют.

Подпустили мы их не стреляя на пятьдесят метров. Командовал Машошин. Условлено было: сигнал, когда подойдут на пятьдесят метров. Самое жуткое в моей жизни — это было так лежать!

Мы, рассыпавшись, лежим. Идут! А сигнала нет. И вот-вот растопчут… Выдержали! Ураганный огонь — и каша у них! Назад ушло два-три десятка человек. Сзади через полчаса вторая колонна. И так — до трех раз.

Всех положили. Несколько тысяч!

Нам это помогло. Десять дней не предпринимали они никаких атак.

Заняли мы, оборону по линии деревень: Городец, Поддубье, Бор, Креня — предполье. Каждый день — схватки. Без боя ни метра не отдавали! Полтора месяца шли двадцать километров. Лугу не сдали бы. Но… 15 августа была занята Батецкая, в обход.

17 августа — Оредеж, в конце августа — Тосно и Любань. Нас стали обходить с другой стороны. 7–8 июля заняли Струги, Ляды и 12 июля — Осьмино. Затем вышли к Волосову в начале августа и стали перерезать единственную дорогу — Варшавскую.

19 августа в районе Сиверской и Выры дорога была перерезана. 41-й корпус оказался в кольце. [12] Многие части 41-го корпуса, попав в окружение, долго пробивались из него с ожесточеннейшими боями, голодали и терпели лишения в лесах. К середине сентября уцелевшие люди несколькими крупными группами вышли из окружения. Генерал-майор А. Н. Астанин вывел одну из этих групп к станции Погостье в конце сентября. Пришлось Лугу отдать, отошли без боя.

24 августа Красная Армия покинула Лугу, вместе с ними я. Они — вправо, я — в лес, влево, со своими.

Если бы здесь тогда не задержали мы немца на эти полтора месяца, то не исключена возможность, что он ворвался бы в Ленинград!..»

…Продолжаю изложение записи моего дневника от 24 августа 1941 года .

…Враг ведет концентрированное наступление с трех сторон: в лоб — на Красное Село и Гатчину; в обход Ленинграда — вдоль линии. Октябрьской железной дороги и с севера — по Карельскому перешейку. [13] В первых числах сентября 1941 года, уточняя план внутренней обороны города, Военный совет определил три наиболее опасных направления, на которых противник мог наносить главные удары: северное (Сестрорецк — Белоостров), южное (Колпино — Пулково) и юго-западное (Красное Село — Урицк). Опасными районами также были признаны Ладожское озеро, Ржевка и Финский залив. (А. В. Карасев. Ленинградцы в годы блокады. М., Изд-во АН СССР, 1959, стр. 107.)