Пьер Антонетти - Повседневная жизнь Флоренции во времена Данте

Место захоронения зависело от социального положения покойного: коммунальное кладбище ( camposanto ) для бедных, фамильный склеп для богатых. Однако сначала знать, а затем и крупное пополанство завели обычай хоронить умерших в фасадах и стенах церквей (например, в храмах Санта-Мария Новелла и Санта Кроче), в помещении самой церкви, в частности, под ступенями алтаря, и даже — в знак смирения — под папертью, дабы ноги верующих попирали прах усопшего. Так, два крупных храма, принадлежавших нищенствующим орденам (доминиканский Санта-Мария Новелла и францисканский Санта Кроче), стали излюбленным местом захоронения представителей знати, чем и объясняется тот факт, что значительно позднее церковь Санта Кроче превратилась в пантеон национальной славы. Даже баптистерии долгое время использовали как место захоронения. Глубинный смысл этого обычая невозможно объяснить тщеславием, желанием выставить напоказ украшенную гербом надгробную плиту или богатый саркофаг с преувеличенно хвалебными надписями и роскошными скульптурами. Он скорее связан с наивной и трогательной верой в то, что вечный покой легче обрести внутри или в непосредственной близости от Божьего храма, освященного молитвами и постоянным присутствием священников и монахов, молитвами родных и близких: в те времена верующие бывали в церкви часто, едва ли не ежедневно. Этим объясняется и запрет хоронить самоубийц на освященной земле кладбищ и церквей. Данте обрекает их на муки во втором поясе круга седьмого ада, где они вместе с расточителями заключены в ветви мертвых деревьев, кровоточащие, если их обломить (Ад, XIII).

В повседневной жизни Флоренции времен Данте семья является пристанищем и убежищем от постоянного насилия и опасностей. Только в этой основной социальной ячейке, в ее заботливо оберегавшемся микрокосмосе человек мог надеяться на обретение средств к существованию, отдых и защиту. [37] Фундаментальным трудом поданной теме по-прежнему остается: Tamassia N . La famiglia italiana. Palermo, 1910. Но чего он не находил там, так это возможностей для свободного развития своих природных задатков, эгоистического удовлетворения собственных наклонностей и исполнения своих желаний. Семья вскармливает и защищает, но вместе с тем стесняет, запрещает и наказывает. «В семье царит железная дисциплина, что, возможно, объясняет отсутствие сентиментальной привязанности к дому: дом воспринимается как мрачная крепость, в ней правит глава семейства, руководящий им в мирное время и в годы войны». [38] Tamassia N . Op. cit. P. 111. Это суровое суждение, относящееся к итальянской семье XV–XVI веков, с необходимыми поправками применимо и к флорентийской семье эпохи Данте.

«Жизнь в доме была патриархальной; отец ( pater ) управлял семьей и властвовал над ней; семья росла и умножалась вокруг него, но он оставался, так сказать, на вершине пирамиды, состоявшей из его потомков». [39] Barbadoro, Dami . Firenze di Dante. P. 119.

Что касается отцовской власти в юридическом смысле этого слова, то проще было бы сказать, на что она не распространялась. Конечно, она была далека от практически неограниченной potestas patria древних римлян. По германскому праву, отцовская власть была существенно смягчена, в частности, она не включала в себя право жизни и смерти в отношении детей. Тем не менее сыновья и дочери находились в полной зависимости от отца, мальчик оставался под отцовской опекой до достижения физической, половой зрелости. Участь дочерей была такова, что, освободившись от тирании отца, они тут же подчинялись тиранической власти мужа. Короче говоря, бесспорным хозяином в семье был отец, которому повиновались все — от жены до прислуги, включая сожительниц и внебрачных детей.

Нужно остерегаться, создавая портрет отца времен Данте, стереотипных представлений. Не потому вовсе, что поэт в своих произведениях ни единым словом не обмолвился об отце (возможно, по той причине, что тот запятнал себя грехом ростовщичества [40] Dante . Rime, LXXIV. ), мы должны думать, будто все флорентийские отцы были ужасными домашними тиранами, а все дети — их невинными жертвами. Конечно же в сердце отца находилось место для простых человеческих чувств, да и для любви, даже если он в ущерб дочерям отдавал явное предпочтение сыновьям. Достаточно, в конце концов, открыть «Декамерон» Боккаччо (относящийся к чуть более позднему времени, но, несомненно, отражающий ситуацию, не претерпевшую коренных перемен за годы, разделившие двух писателей), чтобы встретить любящих и понимающих отцов, с готовностью прощающих ошибки своих детей. Правда, есть основания полагать, что отцы поколения Данте были более суровы. Эта мысль невольно приходит в голову, когда читаешь наставления Паоло да Чертальдо или советы Антонио Пуччи, которые мы уже цитировали, хотя они все же относятся ко времени, следующему за эпохой Данте.