Нинель Максименко: Ищи Колумба !

Мама говорила, что она даже смеялась, когда Марианна Николаевна заставляла его надевать галоши, хоть от их дома до Эрмитажа два шага.

Они пили настоящий, хорошо заваренный чай, и к чаю было подано настоящее клубничное варенье. Марианна Николаевна радовалась, что прошлогоднее варенье оказалось переваренным и плохо шло довоенной зимой. Когда все было убрано со стола, опущены черные бумажные шторы, состоялся "глобальный" разговор.

Пока Марианна Николаевна мыла на кухне чашки, Ростислав Васильевич сказал, что надо во что бы то ни стало уговорить ее перейти в Эрмитаж. Но в то же время его беспокоило, что Марианна Николаевна не привыкла к коллективу... Ростислав Васильевич не договорил, тут как раз вошла Марианна Николаевна. Мама поняла, что ей доверили заботу о ней, и она была горда этим.

А потом разговор начался о маме и о всех эрмитажниках.

Ростислав Васильевич сказал маме:

- Запомни, Даша, как бы ни было трудно, не бросай своего дела. Никогда! Ни за что! И не думай, что если идет война, то надо забыть об искусстве и только рыть окопы. Если надо будет, рой окопы, но всегда помни, что основное твое дело - это твое дело. Раньше, до войны, мы должны были изучать и пропагандировать искусство, а теперь наша задача - уберечь его. Война кончится, и новое поколение придет на экскурсию в наш Эрмитаж и спросит тебя: а где же Рембрандт и где же "маленькие голландцы", о которых мы читали в старых книжках? А ты скажешь: "Я не знаю, я рыла окопы". Нет, Даша, ты только подумай, сколько было войн, бедствий за всю историю человечества, и если бы не было людей, которые оберегали прекрасное от разрушения, человечество давно бы превратилось в диких зверей...

И вот что еще сказал Ростислав Васильевич маме в тот вечер:

- Советую тебе, Даша, дознаться, откуда у старика оказались фигурки. Я предполагаю, что это может иметь отношение к твоим сарматам. Да-да. Как будто и не типично, но что-то мне говорит... И потом, когда ты рассказывала об этом несчастном старике, ты вскользь упомянула о "Клубе старьевщиков". Я бывал там два-три раза. Это очень, очень любопытное явление и с точки зрения психологии, и с точки зрения возможности редких находок. Собираются самые разные люди - коллекционеры и торгаши, настоящие большие ученые и полубезумные оригиналы. Ты бы посмотрела на них! Будто сошли с полотен Рембрандта. Обнажение бальзаковских страстей! Да, любопытнейшая компания. В "Клубе старьевщиков" я встретил одного презанятного субъекта. Он был знаменитым археологом еще тогда, когда я мечтал об университете, еще до империалистической. Тогда я безумно был увлечен его теориями. Фамилия его - Рабчинский. Он занимался Крымом, чуть не первый в России был страстным проповедником подводной археологии. Сам изобрел массу любопытных приспособлений для подводного плавания. Так вот. Рабчинский предполагал возможность существования совершенно неизвестной пока еще нам цивилизации на территории Крыма и искал следы этой цивилизации на дне моря. Рабчинскому не повезло в жизни. Он оказался подвержен какому-то наследственному заболеванию, что-то вроде эпилепсии. Одним словом, уже в 20-е годы он совсем был плох, опустился, одалживал у знакомых деньги, работать не мог... Так вот, полгода назад я встретил Рабчинского у "Старьевщиков". Я узнал его, хотя с трудом. Рассказал ему, как я был увлечен его теориями. Он загорелся. Обещал передать мне какие-то исследования, которые, по его словам, должны сделать переворот в истории культуры, а потом... попросил взаймы десять рублей. Случай печальный... Да. Но я не о том. Я подумал, что Рабчинский вполне мог продать твоему Калабушкину кое-что из своих прежних находок. И уверяю, это, может быть, очень, очень интересно. Так что, Даша, разыщи-ка ты этого Рабчинского и поговори с ним. Только сумей выловить из его бредней что-либо подлинное. И старика Калабушкина постарайся найти. Вот тебе адрес, где обычно собирались "Старьевщики".

И Ростислав Васильевич протянул маме картонную карточку, на которой красивым почерком был записан адрес...

* * *

Прошли первые месяцы войны, а ленинградцам казалось, что прошли долгие годы. Особенно тяжелыми были дни, когда Ленинград узнал, что немцы взяли Псков. Для ленинградцев стало нормой спать не больше двух часов в сутки.

Эрмитажники совершали свой подвиг не менее героически, чем остальные жители города.

Бывают на свете вещи, которые даже невозможно пересказать, поэтому я привожу здесь мамин дневник.