Борис Тененбаум - Великий Наполеон

Собственно, это неважно, а важно то, что Толстому, разумеется, это кажется чудовищной глупостью. В 1870 году в ходе франко-прусской войны идеи Клаузевица – «… теоретическое осмысление Наполеона …» – будут опробованы на практике, и результаты окажутся очень далеки от представлений Толстого о «… ненужности и преждевременности …» паровозов.

Лев Николаевич вообще писал широкими мазками:

«… Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить… волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.

Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее …»

Так он видел Историю. Наполеон для него – комедиант, позер, щепка на гребне несущей его волны, смешной и жалкий человек, чью жирную спину камердинер поливает одеколоном и растирает щетками.

Один гений описал другого – и сделал это желчно и неприязненно. Но как же они похожи друг на друга своим немыслимым упрямством… и нежеланием считаться ни с какими препятствиями и не видеть очевидного, и способностью легко выходить за «…рамки возможного…», и полным презрением и к чужому мнению, и к «здравому смыслу»…

Что же до «войн и битв», которые Наполеон, этот жалкий паяц, «… якобы выигрывал …», то Толстой в своей работе воспользовался романом Стендаля «Пармская обитель».

Герой романа, страстный бонапартист, мчится на помощь к своему герою, под Ватерлоо знакомится с маркитанткой, получает от нее саблю и совет, как ею пользоваться, и даже как бы использует его – и остается в недоумении: был он в сражении или нет? Картина как раз по вкусу Толстого – хаотичный мир, отнюдь не управляемый волей «… великого человека …». Один человек в принципе не может повлиять на ход событий. Согласно Толстому…

Но есть и другие мнения.

Алфред Мэхэн, военный теоретик, написал знаменитую книгу: «Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793–1812». Как ясно из названия, она посвящена как раз тому времени, когда жил и действовал Наполеон Бонапарт – генерал Французской Республики, ставший диктатором и впоследствии надевший на себя императорскую корону.

Мэхэн доказывает, что к 1795 году Революция исчерпала себя, дело шло к истощению Республики, к ее неминуемому поражению:

«… Военные неудачи и истощение вследствие плохого управления привели было Францию в 1795-м и затем снова в 1799 годах к последней крайности …»

А дальше добавляет следующее:

«…Ho оба раза ее [Францию] спас Бонапарт. Этот великий вождь и организатор не только принес с собой победу и исправил правительственный механизм, но еще дал также и центр, вокруг которого могли снова группироваться народный энтузиазм и доверие… Вся энергия нации суммировалась в одном могучем импульсе… который в течение первой половины наполеоновской карьеры направлялся с несравненной энергией и мудростью …»

Суждение Мэхэна выглядит куда более справедливым, чем суждение Толстого. Тут нужна оговорка – и Мэхэн, надо отдать ему должное, ее и делает. Все похвалы, связанные «… с несравненной энергией и мудростью. ..» Наполеона, отнесены к «… первой половине …» его правления.

Вторая половина началась, по-видимому, в 1806-м, когда после своей сокрушительной победы под Иеной он пошел слишком далеко – объявил «континентальную блокаду» и не пожелал отступить ни на шаг назад, сделав ее вопросом принципа. Все остальное – захват Испании, упорное нежелание считаться ни с какими возражениями и ни с какими препятствиями, немыслимое упрямство, самоубийственная вера в свою звезду – это уже скорее следствия той первой, поистине роковой ошибки, поставившей его на путь вечной и непрерывной войны. Его Дар широко раздвинул «… границы возможного …» и наделил носителя этого Дара неслыханной властью. А потом Наполеон, обладатель Дара, в точном соответствии с формулой об «… абсолютной власти, развращающей абсолютно.. .», перестал считаться вообще с чем бы то ни было – и разрушил все, что было им создано раньше.

Право же, хочется в данном случае разделить человека и его гений.

От Наполеона, поражавшего мир (для европейцев, его современников, мир почти целиком умещался в Европе), сейчас, по истечении добрых двухсот лет после его ухода с политической сцены, осталось не так уж много. Есть торт «Наполеон», который, согласно знатокам, надо «… подержать на свежем воздухе перед тем, как обмазывать кремом …». Есть коньяк «Наполеон» – не обязательно фирмы Курвуазье, его делают и другие. Слово «наполеон», собственно, обозначает степень выдержки коньяка: от 12 до 30 лет. Принимая во внимание центральное место, которое в рамках французской культуры отводится гастрономии, может быть, это не так уж и мало?