С собой он принес журнал "Солнце России" и показал Ивану Дмитриевичу. В нем были фотографии. Из журнала родные узнали о высоком признании С. Эрьзи на художественной выставке "Осенний салон" в Париже.
По настоянию и просьбе матери, Марии Ивановны, родные написали письмо в Париж, в адрес, где проходила выставка.
Об этом событии вскоре узнал весь город. Приходили многие знакомые, хорошо помнившие Степана. Они поздравляли мать талантливого сына-скульптора, получившего признание в Европе. Были и чиновники из уездной управы и городской думы, его друзья.
С этого периода на различных художественных выставках, проводившихся в Алатыре, стали выставляться и работы Эрьзи. Организатором выставок, начиная с 1908 года, был местный художник и педагог Н.Каменьщиков. Он был немного знаком с Нефедовым еще до его отъезда в Москву. "Камско-Волжская речь" за 1913 году писала об очередной выставке. Кроме учеников городского училища, женской гимназии (реальное училище проводило самостоятельные выставки) и местных живописцев Афанасьева, Каменьщикова и скульптора Эрьзи, в ней участвовали художники-симбиряне А.Архангельский и П.Пузыревский..."37. Работы С.Эрьзи хранились в семье Нефедовых.
Спустя некоторое время, из Франции пришел вызов и денежный перевод. Весной 1912 года мать, Мария Ивановна, в сопровождении внука Василия, уехала в Париж. Прожила она там недолго, около месяца. По её рассказам, город ей не понравился - "шумный и беспокойный", как и сама жизнь сына, сорил деньгами, раздавая их направо и налево... Она и сообщила Степану, что местные власти предлагают открыть в Алатыре музей для его работ. Приглашают приехать на родину. На первое время для скульптур Эрьзи определили Дворянский клуб.
С собой, по возвращении, она привезла многочисленные гостинцы и подарки, керосинно-калийную лампу и много денег. На эти деньги Степан просил купить в Алатыре дом и перестроить его с учетом - под мастерскую. Просил сделать итальянские (большие) окна. Это было новшество для города, как и сама лампа. Дом был приобретен в центре Алатыря, на Старо-Базарной площади, напротив Знаменской церкви. Отсюда открывался величавый и прекраснейший вид на Алатырское Присурье, на слияние рек Алатыря с Сурой. В 1924 году лампу "отобрали" новые власти (реквизировали). А дом, до конца 1980-х годов, был собственностью семьи Нефедовых. До своей кончины здесь жил племянник С.И.Нефедов.
Василий, остался в Париже, учиться у дяди скульптуре и живописи. Во-первых, Эрьзе был необходим помощник. Во-вторых, он заметил в нем способности и несомненный талант. Племянник прожил более года. Провожая его из Парижа на родину, С.Эрьзя передал письмо в городскую управу с согласием приехать в Алатырь, при условии, если ему предоставят надлежащее помещение для его работ. Он уже давно думал и мечтал вернуться на родину. Племянник привез в Алатырь несколько полотен и скульптуру Христа работы С.Эрьзи, а также автобиографию жизни скульптора в Италии (до 1911 года)...
Долгожданное письмо пришло в Париж весной 1914 года. Алатырская городская дума официально приглашала С.Эрьзю приехать и лично наблюдать за постройкой здания, предназначенного для размещения его скульптурных работ. На эти цели ассигновалась сумма в 50 тысяч рублей. Сумма большая для того времени.
Сбор денежных средств в Алатыре был начат после возвращения матери Степана Эрьзи из Парижа и её сообщения о согласии сына возвратиться на родину. Источники были разнообразные, включая и различные пожертвования алатырцев-купцов и мещан, учреждений и лиц, хорошо помнивших Нефедова. А получив письмо-согласие от самого скульптора, количество пожертвований возросло.
Увы, начавшаяся первая мировая война вынудила думу перечислить денежные средства в военное ведомство. Сыграло в этом определенную роль и его политическая неблагонадежность. В Россию Эрьзя возвратился в мае 1914 года.
Нельзя не обойти вниманием и факт, связанный с ним в момент приезда в Петербург. Упоминает о нем и К.Абрамов в своем романе-трилогии 38. Наслышан об этом автор этих строк и от других лиц.
Учитель рисования высшего начального училища и женской гимназии Алатыря Н.А.Каменьщиков, в воскресный день конца мая находился в одном из залов новой русской живописи "Русского музея". Здесь он старательно копировал одну из картин.
Неожиданно в зал вошли трое человек: хранитель музея, швейцар и незнакомец с тростью в руке. Гость подошел и посмотрел на работу Каменьщикова и с тихой улыбкой произнес:
Читать дальше