Павел Щеголев: Охранники и авантюристы. Секретные сотрудники и провокаторы

2) Коновкин, после моего ареста перешедший на нелегальное положение, даст мне новую нить. Я его узнаю вскоре на Васильевском острове, куда он часто ходит.

3) Кондитерская Кочкурова, Андреева, Исакова и т. п. столкнет меня с Верой Филипповой, урожденной Фигнер, и по ней я могу наткнуться на многие конспиративные квартиры.

4) Прошу выпустить на свободу Евгения Александровича Дубровина, знакомого с Григорием, Александром Ивановичем и другими революционерами.

5) Прошу не арестовать всех тех лиц, которых возможно арестовать теперь, если они только тем опасны, что нелегальны, например, Коновкин.

6) Постоянные прогулки и обеды в столовой на Казанской площади и у Тупицына, вечернее чаепитие в известных мне трактирах, а также слежение за квартирами общих знакомых наведут меня на столкновение с лицами, известными мне только по наружности, каких я имею около 10 человек. Одним словом, возможно лично мне в течение месяца-полутора открыть в С.-Петербурге большую часть заговора, в том числе, наверное, типографию и, пожалуй, две-три квартиры. Вы представьте себе то, что ведь я имею массу рабочих, с которыми совещается революционная интеллигенция. При этом я обязуюсь каждый день являться в жандармское управление, но не в секретное, и заранее уславливаюсь, что содержание лучше получать каждый день.

Затем я знаю способы отправления газет, что, впрочем, значения не имеет, но важно то, что в начале мая отпечатается совсем брошюра для раскольников, которую повезет какой-то легальный человек, наружность которого описать затрудняюсь, потому что встретился всего один раз. Найти {13} его можно иногда в кухмистерской Васильева, против Публичной библиотеки, и в читальне Черкесова, а также и в иных местах. Для упрочения этой связи прошу выпустить на свободу хорошего его знакомого, студента университета Иваницкого. Оба они для вас почти не интересны, но я могу с вышеупомянутым человеком проехать в Москву, где есть какая-то Марья Ивановна и учительница Марья Александровна, к которой у меня ключ «лампада». Обе теперь, кажется, нелегальные, но стоят близко к Исполнительному комитету.

Фамилия учительницы Дубровина. Адресный стол даст мне ее точное отчество. Сама по себе она незначительна, и арестовать ее - значит самому обрезать нить, которую держишь в руках, но я думал уехать в Москву, и Желябов написал ей письмо, в котором неопределенно упомянул обо мне, прося содействия: она должна передать мне шифрованную ключом «лампада» и за подписью «лампада» записку какой-то Марьи Ивановны, через которую мне можно завести солидные связи в качестве уже революционера; впрочем, это предоставляю на ваше усмотрение.

Далее, я изменяю наружность и навсегда фамилию.

Я думаю, я представил достаточно основательный план фактической борьбы с террором, что только и мог сделать. Это единственная и последняя моя заслуга. Я думаю, мне два выхода: или 1 1/ 2года агентства у правительства (что тоже может кончиться смертью), а рассказать я ничего не могу, адресов никаких не знаю, разве могу оговорить моих бывших товарищей-студентов, но это им не повредит.

Видит Бог, что не смотрю я на агентство цинично. Я честно желаю его, надеясь загладить свое преступление. Я могу искренно сказать, что месяц заключения сформировал меня, нравственно поднял, и это нравственное развитие и совершенствование для меня возможнее теперь, чем прежде, когда я проникался гордостью и самомнением.

Пусть правительство предоставит мне возможность сделать все, что я могу, для совершенного уничтожения террора, и я честно исполню его желание, не осмеливаясь даже и думать о каких-либо условиях, кроме тех, которые бы спо-{14}собствовали в агентстве. Себя вполне предоставляю в распоряжение верховной власти и каждому ее решению с благоговением покорюсь. Николай Рысаков».

Не достигло цели и воспроизведенное нами заявление, продиктованное животным страхом смерти. Полная ненужность Рысакова для следствия была выявлена. Утром 3 апреля он был казнен. {15}

1

1892 год. Ростов-на-Дону. Убогая лавка с красным товаром. Хозяева - гродненские мещане Фишель и Саша Азефы; они бедны, но сын их Евно кончил курс наук в ростовской гимназии, где он учился с сыновьями состоятельных и почтенных евреев. Правда, закончив среднее образование, Евно Азеф занялся мелкими комиссионными делами, но «духа он не угасил» и вместе с гимназическими товарищами отдал дань революционным порывам и вошел в революционный кружок, имевший связи с рабочими.