Начальник сказал, что, как он слышал, у меня наметился прогресс в уничтожении мух, и я выполнил задание. А каковы успехи в уничтожении крыс? Я сказал, что пока еще плана нет, но что в группе каждый из нас уничтожит по крайней мере по одной крысе.
— Маловато! Сейчас даже младшие школьники и те обязуются убить по одной.
— Будем стараться убить по две, — сказал я серьезно.
Тут в разговор вступил начальник, сказав, что нормы он определять не будет, но чтобы я старался. Потом сказали, что я могу возвращаться.
От этой встречи у меня на душе остался некий осадок. Не потому, что нужно было ловить крыс и заняться незнакомым мне делом. Просто этот разговор навел меня на множество мыслей. Я вспомнил, как недавно после кампании по уничтожению мух начальство специально проверяло мои намерения. Вспомнил я и поддержку со стороны руководства, когда я научился стирать. Каждый раз в таких случаях ко мне проявлялось внимание, не иначе как желая помочь мне "стать человеком". А я снова обманул людей. Поймай я хоть сто крыс, вряд ли это могло бы уменьшить цену моих ошибок.
Только что сменившийся надзиратель Цзян, заметив, что я слоняюсь по клубу без дела, поинтересовался, не придумал ли я способа, как ловить крыс. Он еще сказал, что может мне помочь смастерить мышеловку. Откровенно говоря, я не только не знал, как их ловить, я даже не знал, где расположены их норы. Пока я учился у него сооружать ловушки для крыс, на меня снова что-то нашло.
В процессе работы мы разговорились. Надзиратель Цзян стал вспоминать свои детские годы, и я случайно узнал о трагической судьбе его семьи. Кто мог подумать, что этот спокойный и выдержанный молодой человек так сильно пострадал во времена маньчжурского правления. Это была типичная жертва политики "укрупнения деревень". После трех таких кампаний все, что у них осталось, это единственное одеяло, под которым вся семья укрывалась от холода. В конце концов все заболели тифом. Из восьми братьев в живых остался он один. Одежды не было, хоронить их пришлось голыми.
Рассказ его оборвался, так как крысоловка была готова. Пошли искать нору. Я шел молча и думал, как человек, испытавший столько на своем коротком веку, может спокойно искать со мной крысиную нору? Таких надзирателей и прочих работников здесь было много. А как у них сложилась судьба? Потом я не вытерпел и спросил:
— А надсмотрщики Ван и Лю тоже пострадали во времена Маньчжоу-Го?
— А кто не пострадал? Вана трижды хватали и отправляли на тяжелые работы, а Лю, поняв, что деваться некуда, ушел в Объединенную армию сопротивления японцам.
Все было понятно. Практически все жители северо-восточных районов Китая так или иначе пострадали во времена правления марионеточного правительства.
Следуя указаниям надзирателя, я и впрямь выполнил задание, даже перевыполнил его в два раза. Оба надзирателя, прослышав, что я поймал крысу, прибежали посмотреть на мой "трофей", будто случилось чудо. Они всячески меня расхваливали, а мне было не по себе.
Я как всегда ежедневно приходил на работу в амбулаторию. Как всегда подметал пол, измерял пациентам давление, делал процедуры, изучал народную медицину. А тот небольшого роста японец каждый день все благодарил меня и кланялся. Но я перестал слышать его слова, "Введение в народную медицину" стало даваться мне с трудом, давление нередко приходилось перемеривать. В письмах сестра и ее муж рассказывали о своих успехах, желали мне скорее стать на путь истинный, чтобы оказаться вместе и радоваться жизни. Все эти слова я теперь воспринимал как осуждение.
Наступила осень. Мы, как и в прежние времена, ударно изготавливали угольные брикеты. Заместитель начальника тюрьмы и другие кадровые работники готовили для теплиц топливо к зиме. Я изо всех сил таскал уголь и старался, чтобы начальство меня не заметило и не стало хвалить. Уж лучше бы распекали.
Однажды, когда нужно было кому-то сделать процедуру, я немного опоздал. Меня уже ждали двое пациентов, и среди них тот японец, который вечно кланялся. Он всегда приходил первым, поэтому я предложил пройти процедуру сначала ему, но неожиданно он сделал жест рукой и сказал:
— Прошу вас, я не спешу.
— В порядке очереди, идите вы сначала, — сказал бывший преступник из клики Чан Кайши.
— Не церемоньтесь, я не спешу, я могу и посидеть. — И он добавил в качестве объяснения: — Меня отпускают по амнистии.
Я не впервые слышал, как он так хорошо говорит по-китайски. Прилаживая больному аппаратуру, я несколько раз бросил взгляд на японца. Он как-то очень серьезно смотрел на стену напротив себя. Затем он перевел взгляд на потолок.
Читать дальше