Ричард Пайпс - Коммунизм

Сумев удержать власть, большевики потерпели неудачу почти во всех прочих своих начинаниях. Оказалась, что жизнь сильно отличается от теории. Но они не признавали своей неправоты: если дела шли не так, как им хотелось, они обычно не шли на компромисс, но ужесточали насилие. Признание ошибок грозило потрясением всех теоретических основ режима, поскольку считалось, что они научно выверены во всех своих составных частях.

Прежде всего в том, что касалось государства.

Среди многих разочарований Ленина следует назвать возникновение громадного, своекорыстного и неуправляемого бюрократического аппарата. Согласно марксистскому учению, государство это всего лишь слуга класса, владеющего средствами производства, у него нет собственных интересов. Эта вера демонстрирует поразительное невежество в политической истории, поскольку она полна многочисленных свидетельств, что, начиная с египетских фараонов, государственные чиновники заботились, прежде всего, о себе и образовывали внушительную группу влияния, в ряде случаев более могущественную, чем класс собственников. Ленин приходил в ужас от стремительного роста советской бюрократии, потребность в которой была обусловлена его собственной политикой. Поскольку по мере того, как коммунистическая партия через государство прибирала к рукам всю организованную жизнь страны, национализируя крупную и мелкую промышленность, оптовую и розничную торговлю, транспорт и услуги, образовательные и прочие институты, чиновничество, приходившее на смену частных владельцев и их менеджеров, росло в геометрической прогрессии. Достаточно сказать, что организация, руководившая промышленностью страны, Высший совет народного хозяйства, имел в 1921 году четверть миллиона служащих, и это в то время, когда промышленное производство упало ниже одной пятой уровня 1913 года. К 1928 году партийная и государственная бюрократия насчитывала уже 4 миллиона.

Значительное большинство тех, кто влился в ряды советского чиновничества — многие из них служили при старом режиме, — сделало это потому, что государственная служба обеспечивала им минимум безопасности и средств к существованию. Уже вскоре они образовали касту, ставящую свои коллективные интересы выше не только населения в целом, но и самого дела коммунизма, которому они номинально служили.

Первым потенциальную силу советской бюрократии как орудия укрепления своего личного положения в партии понял Иосиф Сталин. Полуобразованный грузин, в юности исключенный из духовной семинарии и присоединившийся к большевикам, он завоевал доверие Ленина как личной преданностью, так и выдающимся организаторским талантом. В отличие от Троцкого и других коммунистических лидеров, таких как Лев Каменев и Григорий Зиновьев, Сталин никогда не ставил под вопрос мнение Ленина; пока они писали брошюры и произносили речи, он тихо присматривал за растущей армией функционеров. Ленин продвигал его на более высокие должности, чем других своих интеллектуальных помощников, и в 1922 году сделал генеральным секретарем партии, что дало Сталину возможность контролировать партийные кадры.

С самого начала Сталин использовал свой пост для продвижения тех, кто был лично ему предан и на кого он мог положиться в борьбе за руководство партией, которая вскоре должна была разгореться из-за ухудшающегося здоровья Ленина. Именно он создал институт номенклатуры: картотеки коммунистических функционеров, годных на важные должности в исполнительной власти и получающих такие привилегии, как доступ в специальные продовольственные магазины, больницы, на курорты и даже к портным. Политика создания привилегированной элиты поддерживала коммунистический режим в течение следующих семидесяти лет, повязывая класс управленцев жизненной заинтересованностью в сохранении режима. Но одновременно с этим такая политика превращала коммунистический идеал социального равенства в пустой звук.

Не менее болезненными оказались и разочарования большевиков, связанные с управлением экономикой. Социалистическая литература уверила их в том, что капитализм, подгоняемый жаждой наживы, гораздо менее эффективен, чем экономика, монополизированная государством. Чем крупнее предприятие, полагали они, тем лучше оно действует. И еще они верили, что экономикой можно управлять без помощи денег.

Все эти предположения оказались неверными. Попытки навязать национальной экономике центральный план оказались бесплодными. Управление фабриками сначала рабочими, затем коммунистическими чиновниками, их заменившими, резко снизило производительность. Попытки с помощью ЧК ликвидировать частную торговлю тоже не привели к цели, так как производители и посредники находили способы обходить запреты; свободный рынок, который коммунисты считали квинтэссенцией капитализма и были полны решимости ликвидировать, не исчезал, а уходил в подполье. Очень скоро теневая экономика превзошла официальную советскую экономику. Гиперинфляция, намеренно запущенная путем наводнения страны банкнотами, к 1923 году уничтожила сбережения, и цены в Советском Союзе подскочили в 100 миллионов раз по сравнению с 1917 годом. Но отмена денег сделала невозможным нормальный бюджет и расчеты между советскими предприятиями.