Артем Драбкин - А мы с тобой, брат, из пехоты. «Из адов ад»

Одного, хорошо помню, звали Панасюк. Их поймали и расстреляли

.

Такой эпизод еще запомнился. В керченских катакомбах у нас были бани. Мои солдаты пошли мыться, а я остался наверху. А тут бомбежка. Мы всегда смотрели, куда летит бомба, — довольно просто определить, попадет она в тебя или нет. А тут было две группы самолетов. За одной я следил, а вторую не заметил. Бомба взорвалась недалеко, и меня засыпало землей. Как потом мне рассказывали, солдаты, когда вышли из бани, начали лопатами копать там, где я был, но не нашли и бросили это занятие. Но среди них был пожилой боец из моего родного города Гориса. Он продолжал копать и отрыл меня. Я несколько дней лежал в медсанбате, поскольку был тяжело контужен. После войны, когда летом мы приезжали в Горис, он приглашал к себе домой, всегда рассказывал этот случай и плакал.

Здесь же, в Керчи, я получил свое первое легкое ранение в область ключицы. 11 апреля 1944-го взяли Керчь и пошли на Севастополь. 7 мая перешли в наступление, а уже 12-го освободили весь Крым.

Этот случай был в сорок четвертом году в Севастополе, когда мы брали гору Горную — это от Балаклавы километров в пятнадцати. Маленький блиндаж. Вошел туда — уже темнело. Я не заметил, что в блиндаже прятался офицер, как потом выяснилось, венгерской армии. Когда он меня увидел, бросил гранату и попытался выскочить из блиндажа. Я за ним. Осколками гранаты меня легко ранило в левую ногу. Поймали его. Он у меня на русском просит: «У меня мама, не стреляй» и так далее. Я говорю: «А когда ты бросал гранату, не думал, что у меня тоже мама?» Нога очень болела, ну и злой я, конечно, был. Там, в траншее, и застрелил его. Это был единственный случай, когда я расстрелял живого человека. После этого нас перебросили в Польшу. Почти шесть месяцев мы охраняли Майданек.

В сорок пятом году дивизия вела наступление в направлении Франкфурта-на-Одере. Бои на Одерском плацдарме были очень тяжелые. Немцы постоянно атаковали, пытаясь сбросить нас в реку. Бои шли день и ночь. Даже минуты не было, чтобы спокойно покушать. Там, на Одере, 7 февраля 1945 года я был тяжело ранен. Пуля распорола мягкие ткани бедра. Рана была почти двадцать сантиметров длиной, но кость была не задета. Лечился в Энгельсе под Саратовом в госпитале 3453, начальником госпиталя был Проваторов, оттуда меня демобилизовали инвалидом второй группы… Ну что еще сказать? Пулеметная рота подчинялась командиру батальона. Помню, у нас был Оганов — хороший командир, а полком командовал Карапетян. Вообще, командиры неплохие были. Конечно, кто-то лучше, кто-то — хуже, но в основном заботились о жизни солдат.

— В пулеметном расчете была взаимозаменяемость?

— Ну а как же! Даже подносчики патронов могли заменить первый номер.

— А приходилось самому за пулемет ложиться?

— Конечно. Много раз! Личный счет я не вел. Да и как его вести, когда четыре пулемета как начинают работать, видишь, что падают. Лежат. Но чей он?

— Какова дальность стрельбы?

— Обычно стреляли на 400–500 метров. Групповая стрельба может быть на 1000–2000 метров. Очень редко использовали стрельбу через голову своих войск, навесным огнем. Это очень сложная стрельба.

— Вы говорили, что пользовались немецкими пулеметами?

— Во взводе были. Я помню, Ворошилов приехал в Керчь. Мы построились. Перед нами стоят наши пулеметы, за ними немецкие. А командир полка предупредил: «Делайте так, чтоб он не видел немецкие». Но невозможно было это сделать. Ворошилов подошел к моему взводу. Я вышел, доложил: «Командир пулеметного взвода лейтенант Мирзатунян». Ворошилов: «А где ваши пулеметы?» — «Вот, пожалуйста». Посмотрел: «Немецкие?» — «Да. Наши солдаты хорошо ими владеют». — «Молодец. С немцами надо бороться не только своим, но и их оружием».

В сорок четвертом году мы получили новые пулеметы Горюнова. Это очень легкий пулемет был. Воздушного охлаждения. Ствол у него быстро накалялся — после пяти минут уже нельзя стрелять, а в «максиме» там четыре килограмма воды всегда. Если даже не было воды, у солдат всегда с собой — было чем наполнить. Зимой, правда, тяжело — антифриза не было, а вода замерзает. У «максима» очень много задержек — 15. Ну, плюс, когда немного это… намачивается, зимой — тем более уже не стреляет. А немецкие пулеметы — у них металлические ленты. И вот они спокойно стреляют. Набивали ленты руками — машинок не было.