А Кабацков - «Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937–1938 гг.

«ревновал меня без малейшего повода, устраивал инсценировки самоубийства. Как, например, разведет уксусную эссенцию в мое отсутствие, а при мне льет ее в стакан и пьет, затем инсценирует отравление. Уходил из квартиры во двор, надевал петлю на шею, пытался заколоть себя вилкой, зарезать ножом, как например, в первых числах января мес. 1937 г. взяв нож, хотел перерезать себе горло, но в этот момент в квартиру зашла моя мать и пыталась у него нож отобрать, но он ударил ее кулаком по голове и побежал топиться, а когда я пошла за ним, то он ударил меня кулаком в спину и убежал в квартиру моей сестры Антониды» [505].

Такая супружеская жизнь не могла продлиться долго. Но что именно произошло в феврале 1937 г. с нашими героями, выяснить точно не удается. Анонимный автор заметки «Преступление в поселке Александровск» утверждал, что коварный дьякон бросил беременную жену. Тамара в своих показаниях, данных уже в ноябре 1959 г., скажет, что она сама ушла от Кукшинова, уличив его в супружеской измене [506]. Как бы то ни было, они развелись, а неделю спустя вся эта история попала в газеты — сначала в районную, потом в областную. Скандал получился громким, «общественность» требовала примерного наказания виновных. И «компетентные товарищи» приступили к расследованию.

После того как временно исполняющий должность начальника 1 отделения УГБ сержант госбезопасности Тюрин завел следственное дело № 6276, бытовая драма стала быстро превращаться в высокую трагедию. Начало следствия удивительно точно совпадает с рассылкой упоминавшегося ранее секретного письма секретаря обкома Кабакова. То, что история «приобрела звучание», подтверждает и факт прибытия в г. Кизел помощника начальника 4 отделения УНКВД по Свердловской области капитана госбезопасности Костина — на «усиление».

Капитан, похоже, изначально знал, что искать. Факт демонстративной «черной свадьбы» и наличия в ней умысла, предварительного сговора в подтверждении не нуждался — он подтверждался приобщенными к делу свидетельскими показаниями Тамары Механошиной и священника Пастухова от 19 апреля. Из них же можно было выудить и банальную уголовщину (вроде принуждения к браку), и «бытовое разложение». Но о контрреволюционной организации упоминалось только в показаниях Тамары, да и то как-то вскользь. Между тем, в секретном письме Кабакова утверждалось, что организации церковников есть и действуют. Первый допрос попа Колмогорова, произведенный сержантом Тюриным 23 апреля в присутствии прокурора г. Кизел, не привел в этом отношении ни к чему. Костин немедленно приступил к делу, и буквально сразу же ему улыбнулась удача.

Дьякон Кукшинов оказался сговорчив и речист. На первых же допросах 24 и 25 апреля (на второй попросился сам, в деле хранится его собственноручно написанное заявление [507]) он сразу дал показания и о существовании в Александровске контрреволюционной организации, и назвал ее персональный состав (он сам, священники Колмогоров и Пастухов, церковная староста Лыхина и церковный казначей Анна Механошина). Помимо этого, он признал, что его женитьба изначально замысливалась как провокация, часть плана по распространению влияния церкви на молодежь. Кроме того, контрреволюционная деятельность группы проявлялась в систематических антисоветских высказываниях. Все члены группы регулярно пьянствовали за счет церковной кассы, а Колмогоров еще и пионеров обижал [508].

Последовавшие за этим 26 апреля допросы производились разными людьми. С Пастуховым работал Костин. Перед священником вопрос сразу был поставлен ребром: признает ли он факт участия в контрреволюционной организации церковников? Пастухов своего участия не признал, но подтвердил факт существования таковой организации в поселке Александровск. Сообщил подробности об антисоветской агитации: как-то раз в январе 1937 г. на квартире Колмогорова ему довелось стать свидетелем беседы попа и дьякона Кукшинова о событиях в Испании. Говорили они о том, что фашистские мятежники побеждают, а газеты, мол, все врут о том, что побеждают коммунисты [509]. Этот сюжет с обсуждением испанских событий станет поистине бродячим — его можно обнаружить почти в каждом втором деле. А всякий бродячий сюжет принадлежит мифологии.

Второй характерный ход, столь же распространенный, — обсуждение законодательства о выборах:

«Кроме того, в апреле месяце с. г. приезжающий в Александровск благочинный Попов мне сказал, что религиозные общины, где имеется значительное количество верующих, и где имеется сильный актив церковников, имеют якобы право выдвигать свои списки кандидатов в состав Советов» [510].