А Кабацков - «Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937–1938 гг.

Второй, более общий повод для беспокойства заключался в том, что для правящей партии церковь по-прежнему оставалась идейным противником. Не стоит, конечно, при анализе причин репрессий придавать особое значение идеологии, но это обстоятельство имело совершенно определенный прагматический аспект. При любой активизации деятельности духовенства в адрес представителей партийной номенклатуры соответствующего уровня мог раздаться (и часто раздавался) начальственный окрик — дескать, что-то черти в вашем огороде расшалились, плохо антирелигиозная пропаганда поставлена. За этим могли последовать оргвыводы — со всеми присущими 1937 г. последствиями.

Но главное, как представляется, все-таки было другое. Проблема не столько в том, что ВКП(б) рассматривала церковь в качестве конкурента на ниве «ловли человеков». Дело в том, что церковь и партия были удивительно похожи структурно и организационно. Уподобление партии церкви (орден меченосцев и т. п.), как и демонстрация религиоподобных черт догматизированного марксизма, набили оскомину. Но можно взглянуть на это и с другой стороны: иерархические церковные структуры были совершенно изоморфны партийным и формировались (если можно предложить такое определение) по параноменклатурному принципу. Применительно к конкретной епархии это означало, что существовало определенное количество «номенклатурных позиций» настоятелей церковных приходов, священников, заполняемых методом назначения сверху из строго определенного контингента, отвечающего каноническим требованиям. Несколько приходов объединялись в благочиние, а назначаемый благочинный выступал промежуточной инстанцией («инструктором обкома») между ним и архиереем. Снуя, как челнок, между приходом и епархиальным центром, он находился в личном контакте, с одной стороны, с его главой, а с другой — с приходским советом, попом, дьяконом, псаломщиком и т. п. Священники частенько навещали по делам епархиальное управление, общались друг с другом, вместе праздновали церковные праздники, выпивали (как без этого!), обсуждали церковные (и не только) дела.

Одним словом, духовенство действительно было закрытой корпорацией, пронизанной личными связями, организованной и централизованной. В этом смысле самоопределение церкви как земного тела Христова — удачная метафора, т. к. «контрреволюция» в любом из его органов, подобно раковой опухоли, неизбежно должна была поразить метастазами все тело. А уж арест епископа, разумеется, должен был бы иметь для его клира такие же последствия, как и арест секретаря обкома для всех тех, кто делал при нем номенклатурную карьеру. Поистине, духовенство — идеальная среда для конструирования всяческих антисоветских центров, организаций и их подразделений, вербовок и т. д. Такой возможностью не воспользовался бы только ленивый, а в 1937 г. в НКВД ленивые не задерживались.

Судьба духовенства пермской епархии, в общем, была предопределена задолго до появления приказа № 00447. Первым признаком надвигающейся бури стало разосланное всем городским и районным комитетам партии секретное письмо секретаря Уральского обкома ВКП(б) И. Д. Кабакова от 24 апреля 1937 г., специально посвященное деятельности духовенства. В нем указывалось:

«За последнее время в области в целом ряде районов развивают активную контрреволюционную деятельность церковники и сектанты, которые наряду с попытками использования легальных возможностей новой Конституции перешли к острым формам контрреволюционной работы. Безусловно, церковники и сектанты будут пытаться использовать совпадение пасхи с первым днем мая для своей контрреволюционной агитации, попытки срыва первомайских праздников, срыва разворота сева» [468].

В качестве примера такой деятельности в письме фигурирует, например, поп Калашников, совместно с другими священниками организовавший в Чернушинском районе группу бродячего монашества из семи человек, которые вознамерились устраивать крушения на железной дороге, особенно поездов, в которых будут ехать члены советского правительства. Действительно, священник И. Ф. Калашников был арестован 17 апреля 1937 г. [469]В то время как партийные организации благодушествовали, органы НКВД не дремали.

Вслед за указанием фактов активизации «контрреволюционной деятельности» следовал безапелляционный вывод:

«По своим формам контрреволюционная работа сектантов и церковников носит диверсионный и террористический характер, указывает на наличие единого организующего центра, которым нередко является японская разведка и троцкисты» [470].