Михаил Чванов - Загадка гибели шхуны «Святая Анна». По следам пропавшей экспедиции

Скорее всего, и эта задержка сыграла свою роль в решении Андреева, Севастьянова и доктора отказаться от экспедиции. Из-за опоздания Г. Л. Брусилову пришлось отказаться от захода в Архангельск, лишь сделав короткую остановку в Александровске-на-Мурмане, который ныне зовется Полярным. Спешка заставила набирать в экспедицию людей без тщательного отбора…

Совершенно аналогичные мытарства перед отправкой в плавание терпела и экспедиция Г. Я. Седова, что безусловно тоже отразилось на ее трагической судьбе. Можно без преувеличения сказать, что отечественные чиновники и погубили обе экспедиции, их бюрократический беспредел властвует в России не только ныне, в Новое Смутное время, он был почти всегда. Почитаем Н. В. Пинегина:

«Ясно, до мелочей, припоминаю наше томление в ожидании начала экспедиции: отплытие откладывалось то на неделю, то на два дня, то снова на неопределенное время. Никогда мы не ощущали всю тяжесть невежества, косности и тупого, непроходимого бюрократизма царской России, как в дни перед уходом экспедиции к Северному полюсу. Все было против нее: правительство, официальные исследовательские учреждения, военно-морские круги, для которых организатор экспедиции был дерзким „выскочкой из крестьян“, и даже пресса. Ежечасно встречали мы множество препятствий, особенно же извели нас мытарства, которые пришлось претерпеть, чтобы получить разрешение на выход экспедиции. Никто из нас не предполагал, что надо преодолеть такие сложные формальности.

Таможня заставила нас пройти такую сложную процедуру перед отходом, какую проходили только суда, отправляющиеся за границу; требовала документы на все предметы иностранного происхождения, прибывшие из-за границы, снаряжение облагала изумительными пошлинами, так за траву „сенеграсс“ для обуви начислила налог, как за лекарственные травы, а полярные сани подвела под тот параграф налогов, в котором значились роскошные кареты и экипажи. Управление порта не выпускало „Фоку“ без каких-то документов, хотя он до этого много лет плавал (этих бумаг у него на борту никогда не бывало), и никак не соглашалось с возможностью разрешить „Фоке“ отправиться в местность, где нет порта, зарегистрированного в официальном списке: „Укажите порт назначения — иначе не выпустим!“ Требовали снять часть груза: „Осадка судна слишком велика“, но не соглашались убавить норму пресной воды. Требовали: „Сгрузите провизию, ее у вас против нормы слишком много“. Заставляли Седова набрать комплект команды, как для пассажирского океанского парохода. Предъявляли к оплате какие-то акцизные сборы…»

Чем больше я читал Н. В. Пинегина, чем больше вникал в детали подготовки экспедиции Г. Я. Седова, тем больше убеждался, что причина ее поражения более всего в бюрократических проволочках, как следствие — поздний выход. И Седов, по-видимому, предвидел свой конец (если уж в письме матери предвидела его Е. Жданко), но из самолюбия уже не мог остановиться, он предвидел, что впереди, скорее всего, гибель — и сознательно шел навстречу ей: после всех унижений он мог вернуться или с победой или вообще не вернуться.

И судьба распорядилась так, что оставшиеся в живых из этих двух печальных экспедиций вернулись вместе.

Я снова читаю Н. В. Пинегина:

«На следующий день „Фока“ вошел в маленькую гавань Рынды — небольшого промыслового становища на Мурмане. Его обитатели — простые поморы-рыбаки — окружили нас замечательной сердечностью. Чем вызывалась такая приветливость? Сочувствием ли братьев-моряков трудам экипажа, совершившего замечательное плавание, — стоило взглянуть на борта „Фоки“, превращенные льдами в подобие мочала, — соболезнованием ли нашей растерянности при потоке ужасных вестей и жадности к свежей пище, — быть может, состраданием простых и непосредственных людей к пережитым нами бедам — по палубе „Фоки“ ползали еще на четвереньках 3 матроса, недавно болевшие цингой, у них не разгибались ноги в коленях. Мы не пытались разобраться в причинах, но принимали привет и ласку обитателей рыбацкого становища как великое счастье.

День в Рынде был лучшим из всех последующих. В один из ближайших, когда четверо из нас, пересев на почтовый пароход, прибыли в Архангельск, испытали мы на первых порах совсем другое отношение. В таможне накинулась на нас банда чиновников. Перерыли багаж, грубо обращались с научными инструментами, пытались вскрыть коробки с отснятой кинолентой и вторично требовали пошлину за эти ленты, инструменты и фотоаппараты. О, эти люди постарались отравить нам радость возвращения! Вместо свидания с родными — хлопоты, споры, переговоры с властями. В этот раз мы в полной мере оценили слова академика Берга, написанные им на Новой Земле: