Павел Мельников-Печерский - На горах (Книга 1, часть 1)

- Малого захотел! - засмеялся Василий Петрович.- Пожалуй, не снесешь такую кучу.

- На этот счет не извольте беспокоиться. Постарались бы, понатужились,сказал половой.

- Ну, ладно, ладно,- молвил Морковников.- А ты слетай-ка к буфетчику да спроси у него еще другую бутылочку мадерцы, да смотри, такой, которую сам Федор Яковлич по большим праздникам пьет... Самой наилучшей!

Схватя порожние тарелки, Полушкин-Червецов опрометью кинулся вон из залы.

Поужинали и бутылочку с белой головкой распили да мадеры две бутылки. Разговорился словоохотный Морковников, хоть Меркулов почти вовсе не слушал его. Только и было у него на уме: "Не воротился ли Веденеев, да как-то завтра бог приведет с невестой встретиться, да еще какие цены на тюленя означатся?" То и дело поглядывал он на дверь,- "Авось Митенька не подойдет ли",- думал он. Оттого и редко отвечал он на докучные вопросы Морковникова.

- Чего молчишь? Тебя спрашиваю,- сказал, наконец, Василий Петрович, тронув Меркулова за коленку.

- Что такое? - ровно ото сна очнувшись, спросил Никита Федорыч.

- Чего нос-от повесил?..

- Спать хочется,- молвил Меркулов и зевнул во весь рот.

И впрямь, брательник, на боковую пора,- согласился Василий Петрович.Выпьем еще по калишке (Калишка - стакан, рюмка. От латинского calix. В великорусский народный язык перешло из Белоруссии еще в XVII столетии.), да и спать.

Взявшись за рюмку мадеры, Никита Федорыч сказал Морковникову:

- А я давеча на Нижнем базаре в гостинице знакомых разыскивал. Ту барыню встретил...

- Какую барыню? - спросил, зевая, Морковников.

- А что на пароходе-то с нами ехала,- сказал Никита Федорыч.

- Марью Ивановну? Ну вот, сударь! - молвил Василий Петрович.- Так впрямь она в гостинице пристала? Надо думать, что из своих никого здесь не отыскала... Не любят ведь они на многолюдстве жить, им бы все покой да затишье. И говорят все больше шепотком да втихомолку; громкого слова никто от них не слыхивал.

Отчего ж это? - спросил Меркулов. - Такое уж у них поведенье,- сказал Морковников.- По уставу, видно, по ихнему так требуется, а, впрочем, леший их знает, прости господи.

- Да что это за фармазоны такие, Василий Петрович?.. Растолкуйте мне, пожалуйста,- с любопытством спрашивал Никита Федорыч.

- Вера такая. Потаенная, значит,- молвил Василий Петрович, отирая лицо платком и разглаживая бороду.

- Что ж это за вера? В чем она состоит? - с возрастающим любопытством спрашивал Меркулов.

- Кто их знает, в чем она состоит... Все ведь по тайности,- сказал Морковников.- У них, слышь, ежели какой человек приступает к ихней вере, так они с него берут присягу, заклинают его самыми страшными клятвами, чтобы никаких ихних тайностей никому не смел открывать: ни отцу с матерью, ни роду, ни племени, ни попу на духу, ни судье на суде. Кнут и плаху, топор и огонь, холод и голод претерпи, а ихнего дела не выдай и тайностей их никому не открой. И еще у них, слышь, такой устав - неженатый не женись, а женатый разженись...

Хмельного в рот не берут, ни пива, ни вина, ни браги, ни даже сыченого квасу. На пиры, на братчины, на свадьбы и на крестины не ходят, песен не поют, ни на игрища, ни в хороводы, ни на другие деревенски гулянки ни за что на свете. Мясного в рот не берут, а молочное есть и в велику пятницу не ставят во грех... А впрочем, народ смирный, кроткий, обиды от них никому нет и до церкви божьей усердны... Худого за ними не видится.

- И между крестьян есть такие? - спросил Никита Федорыч.

- А то как же! - отозвался Морковников.- Сергей-то лесник, про коего вечор на пароходе у меня с Марьей Ивановной разговор был - за попа у них, святым его почитают...

- А из господ много в этой вере?

- Всякого там есть сословия: и господ, и купцов, и мужиков,- отвечал Василий Петрович.- У Марьи Ивановны вся родня, говорят, в этой самой фармазонской вере состоит... Дядя ей родной, богатый барин, Луповицким прозывается, по этой вере у них, слышь, самым набольшим был, ровно бы архиерей... Так его в монастырь услали, в Соловках так и помер... У него Марья-то Ивановна по смерти родителей и проживала, да там этого духа и набралась...

Да что Марья Ивановна, что господин Луповицкий! Толкуют, будто из самых что ни на есть важнеющих людей, из енералов да из сенаторов по той фармазонской вере немало есть... А все по тайности... Иному и хотелось бы, пожалуй, из той веры вон как-нибудь, да нельзя - в одночасье помрешь.

- Как так, Василий Петрович?- спросил Меркулов.

И сон у него прошел, про Веденеева, про невесту, про тюленя перестал думать.