Стаффан Скотт - Династия Бернадотов - короли, принцы и прочие…

С годами Карл похорошел и стал увереннее в себе, но способностей у него отнюдь не прибавилось. Стремясь избавиться от заикания, он так долго декламировал рифмованную поэзию, что теперь мог и сам сочинять длиннющие стихи, охотно экспромтом импровизировал. Сам он их не записывал, диктовал адъютантам или другому подручному персоналу, поскольку знал, что не в ладах с правописанием. Увы, стихи очень плохие — не с точки зрения техники стихосложения, но по содержанию. Он мечтал сделаться «по-настоящему великим скальдом», но, когда его более смекалистый младший брат Оскар снискал лавры как поэт, Карл забросил сочинительство и занялся живописью, где младший брат не составлял ему конкуренции. Его любовь к поэзии была несчастливой и безответной, любовь к живописи — тоже безответной, но более счастливой. Искусство он поддерживал во многих отношениях — и отдельным деятелям помогал, и сыграл решающую роль в том, что было построено новое здание Национального музея.

Детские проблемы Карла XV — то, что ему было трудно сосредоточиться, усидеть на месте и одолеть абстракции, его хвастливость и вранье — привели к предвзятому мнению, что будущий правитель Швеции глуп. Однако итоговая характеристика Карла XV такова: на самом деле он был достаточно умен, вполне хорошо разбирался в людях, обладал хорошей интуицией, но отличался излишней импульсивностью и опрометчивостью. Хотя один из его норвежских министров писал, что внутренне Карл XV «унаследовал от своего отца куда больше осторожности, чем предполагало его окружение…». Несмотря на ошибки и легкомыслие, суждениям его свойственны здравость и правильность, подытожил на старости лет норвежец.

При своей бодрости, сентиментальности и «добром сердце» он постоянно сам себя подводил. Ни один шведский король, в том числе даже Густав IV Адольф, не попадал впросак так часто, как он, — и в частной жизни, и в политике. Но в подобных случаях он обычно говорил: «Все уладится!» — собственно, это и есть его подлинный девиз.

Он не стал исключением из правила, каковое гласит, что живость ума не есть отличительная черта Бернадотов. Шведских роялистов, как нарочно, тянуло собирать в письменном виде остроумные высказывания наших монархов; в результате обыкновенно появляются незначительные статейки или даже тома, где соль заключается не столько в остроумности сказанного, сколько в том, что окружающие или объект заливались краской.

Кличек и прозвищ у него множество, например Крон-Калле или Калле Горбоносый. Сам он любил молодецки подписывать частные письма — Калле-в-Квадрате. Почему? Потому что стокгольмский королевский дворец, от которого начинается нумерация всех улиц в городе, находчиво и метко прозван кварталом Квадрат. Вопрос в том, мыслилось ли это изначально как шутка.

Многие педагоги, представители разных культур, отмечали, что маленькие дети стремятся в языке к симметрии, особенно что касается мамы и папы. Раз существуют мамонты, должны быть и папонты, раз существуют папоротники, должны быть и маморотники.

Самая легендарная шутка Карла XV относится именно к этому жанру. В студенческие годы (давно оставив позади означенный возраст от двух до пяти) он объявил: странно, что мы говорим «mor-al» (мораль), почему не называть это «far-al» [24] По-шведски обыгрываются слова «mor» («мать») и «far» («отец»). ?

Многие потом так и звали его до самой смерти — «faral».

Фрейдистски настроенные читатели, возможно, обнаружат в этой не слишком остроумной шутке бессознательную злость на мать. В данном случае они правы. Конфликт детских лет усугубился, когда она отлучила от двора придворную даму, в которую Карл был очень влюблен. После этой стычки 1850 года он возненавидел мать. Вообще-то бурные сцены случались и раньше. Полученное им протестантское воспитание, а в результате укоренившаяся ненависть к католицизму обратились против матери, которая на всю жизнь сохранила католическую веру и имела во дворце собственную капеллу и духовников.

Отважного донжуана кронпринца Карла женили на голландке, внучке короля Нидерландов Виллема I. Звали ее Луиза, но имя переделали на шведский лад в Ловису. Рослая дама, не красавица, способности не выше среднего, она была «как большинство людей, только значительно лучше обучена», как гласит превосходная формулировка. В том, что говорили о ней при жизни и после кончины, сквозит главным образом стремление сказать что-нибудь приятное из сочувствия к бедняжке, состоявшей в браке с Карлом XV. Но, судя по всему, Ловиса была лишена обаяния, в обществе скучна, одевалась уныло; единственная мало-мальски примечательная черта — не сказать чтобы редкий изъян: за глаза она любила говорить о людях гадости, в ее случае — как только они выходили из комнаты. Она попросту была чванлива, скажут одни. Другие, возможно, примирительно заметят, что она компенсировала на свой лад.