Александр Ржешевский - Вторжение. Судьба генерала Павлова

— Не понимают! — воскликнул он весело, хотя глаза блеснули серьезно и жестко. — Думают, что танки — это ходячие пушки. Куда он, туда и они. Пошел танк подзаправиться горючим в тыл или боекомплектом, например. Пехота снимается с занятого рубежа. Думают, начался отход. А во время атаки танкисты не только ведут огонь, но и оглядываются: не отстала ли пехота. Не потеряла ли тебя из виду. А пейзаж? Иногда едешь, бывало, кругом ни деревца, ни кустика. Лишь огромные песчаные холмы. Песок хрустит на зубах, белая пыль покрывает одежду. Нет! Испанцы должны жить в Испании, а русские — в России!

— Скоро, говорят, новая война будет. С немцами, — обронила Людмила.

Павлов обернулся, но видно было, как затылок его напружинился. От возмущения и твердого мнения, которое он имел.

— Плюнь тому в глаза. И назови паникером, — пророкотал он.

Обе женщины подумали, что уж генерал-то армии знает в таком деле толк. Надежду резануло воспоминание об отце, который мог так же вот сидеть в машине, высказывать авторитетное мнение. И к нему, затаив дыхание, прислушивались бы люди, как она сейчас. А Людмила Павловна расслабилась, улыбнулась, точно получила давно обещанный подарок, и откинулась на сиденье вольно и свободно. В мыслях своих она топталась вокруг сегодняшней удачи: «Нашла! Заполучила! А там, как выведет судьба».

В это же время и Павлов предался воспоминаниям, но они у него выстраивались по-другому. Словно любовь вернулась вновь, и он опять недотягивал перед Людмилой в чинах и званиях. Таинство черных глаз завораживало так же, как в те дальние времена, когда он ее встретил. Было это в Омске, когда он учился в Высшей военной школе Сибири. Не было, наверное, курсанта, который не мечтал бы о быстрой, как огонь, Люське. Курсанты были опытные, крепкие парни с боевыми заслугами. У самого Павлова осталась за плечами Гражданская, взятие Перекопа, сабельные схватки с головорезами батьки Махно. А тут вдруг все разучились командовать. Люська вертела каждым, как хотела. И, конечно, охмуряла самых видных.

Он же, Павлов, не побоялся с ними соперничать. Открыл Люське свое сердце. Явился к ней в метель, в пургу. Иного времени не нашел. Будто леший, весь в снегу завалился в общагу к медичкам. Сидевшие в живописном беспорядке подруги тотчас вышли. Люська даже крикнула им вслед, испугавшись:

— Девчонки! Вы чо?..

Потом поняла, что он не пьян, не вооружен. Успокоилась.

Самое неподходящее время выбрал тогда Митрий для объяснения. С ней закрутил роман его одногодок Паша Выходцев. Синеглазый, башковитый, с пышной копной соломенных волос. Люська ему едва доставала до плеча. Про Выходцева говорили — ни одной юбки не пропустит. И точно — за время курсов его сопровождали бабьи слезы и любовь. К тому и другому он относился легко. Митя иногда поражался: отчего бывает такая легкость в человеке? От характера или судьбы? У них на Тамбовщине мужиков повыбили войны. Одни бабы остались. Поэтому Пашка подростком постигал науку любви у сорокалетних женщин и постепенно довел возраст своих подружек до семнадцати. Сливки снимал. Так что Люська в свои девятнадцать была для него стара. Но роман у них разгорелся. Это Митя потом узнал. И вляпался со своим объяснением как кур в ощип. Когда, хлопая заснеженными ресницами, безо всякой подготовки предложил Люське любовь и жизнь — это, конечно, с мороза, — она поглядела на него внимательно и коснулась плеча. Либо хотела почистить снег, либо, наоборот, отметить его невозможно маленький рост. Но сказала глубоким проникновенным голосом:

— Ну что ты, Митя! Ты еще… такой мальчик.

И вдруг рассмеялась звонко, заливисто, словно его слова ничего не значили и не содержали никакого секрета для других. И вся школа узнала о его конфузе. Те парни, к которым Люська благоволила, конечно, получили свое. Это опять же сразу становилось известно. Оттого Митино поражение выглядело еще горше и забавнее. Ладно. Хватит память бередить, оборвал он сам себя. С чем осталась Людмила? Из курсантов школы тогда никто на ней не женился. Известно, обжегшись на молоке, дуешь на воду. Потерпев поражение на любовном фронте, Митя ударился в пьяный загул. Не появись тогда Шурочка, неизвестно, как сложилась бы его служба и жизнь. С Люськой он точно бы погиб. А Шурочка спасла. Сделала невозможное возможным. Так и не догадалась, что рядом с ней разбитый, раздавленный мужик. Легко создала семью, родила двоих детей. Ну и какая беда, что потом хрупкое создание превратилось в малоподвижную рыхлую женщину? Всем-всем он обязан ей. И подвигом в Испании, и генеральскими звездами. Почему же забытая Люся возникла вновь, как в сказке, как во сне? И так же, как во сне, сердце заходится от необъяснимого восторга и тяги к воображаемой гаремной жути. Вся загадка в ее глазах, устремленных на него. В них, бездонных, вся тайна, ответ на сложные проблемы, которые любой женщине покажутся простыми, даже пустяшными. При ней ему всегда хотелось что-то доказывать. И бесспорно другое — с ней бы он кончил жизнь где-нибудь под забором. Да, встречи с прежней неудавшейся любовью ему противопоказаны.